Геннадий Прашкевич - Малый бедекер по НФ
Впрочем, в конце 80-х благостные разговоры уже не получались.
В России всегда что-нибудь происходит. Доходили страшные новости из Гульрипша: там пикетчики, требовавшие законов по совести, расстреляли из ружей машину с обыкновенными проезжими. В Фергане (куда мы с Лидой и с Н.Гацунаевым чуть было не угодили в самый разгар событий) насиловали турчанок. На крышу милиции (четвертый этаж) взобрались русский и турок с охотничьими ружьями. Они отстреливались от толпы. В конце концов, русского сбросили с крыши, еще живого облили бензином и сожгли. А турка просто убили. Толпа орала «Узбекистан для узбеков!» — а из окон молча смотрели местные милиционеры. Все требовали свободы, понятно, понимая ее по-своему.
К черту!
Мы меняли тему.
Однажды я рассказал Аркадию Натановичу историю, рассказанную мне немецким писателем Вольфом Бреннике, автором известной утопии, действие которой разворачивалось в социалистической Бразилии. Понятно, герои спасают легкие Земли — бассейн Амазонки. А из-за повести того же Вольфа «Сделано в Колумбии» колумбийцы чуть не разорвали дипломатические отношения с ГДР. Писателю Вольфу Бреннике власти совершенно официально запретили пить кофе.
Близкий приятель Вольфа Бреннике в начале двадцатых сбежал из голодной Германии, плавал по разным морям, добрался до Мексики. За какую-то провинность был бит, изгнан с корабля. Слонялся по городу, вдруг услышал: «Вы немец?» Дело было вечером, в порту. Неизвестный человек прятал лицо за поднятым воротником плаща. Окликнул, кстати, по-немецки. Приятель Вольфа удивился: «А вы?»
«Я американо».
«И что вы хотите?»
«Владеете пишущей машинкой?»
Приятель Вольфа Бреннике владел.
Дом неизвестного американо оказался уединенным, его окружал сад.
На рабочем столе стояла машинка «Рейнметалл» с немецкой клавиатурой, лежали копирка, бумага. Пока хозяин готовил бутерброды и кофе, Вольф прочел уже напечатанное на верхней части бумажного листа. Какой-то моряк, кажется, американец, тоже отстал от корабля. Но не в Мексике, а в Антверпене. Без матросской книжки бедолага, конечно же, сразу угодил в полицию, и теперь полицейские должны были срочно решить, куда именно выгнать из страны чужого матроса — во Францию, в Германию или в Голландию?
Приятель Бреннике прекрасно поработал.
Он переписал на машинке несколько сот страниц.
В награду за работу загадочный американо устроил неожиданного помощника на какую-то дрянную португальскую посудину. А перед самой войной он, дослужившийся уже до боцмана, в раскрытой случайно книжке наткнулся на знакомый текст.
«…Хотите поехать во Францию?
— Нет, я не люблю Францию. Французы всегда хотят кого-нибудь посадить, а сами никогда не могут усидеть на месте. В Европе они хотят побеждать, а в Африке — устрашать. Все это в них мне сильно не нравится. Скоро им, наверное, понадобятся солдаты, а у меня нет матросской книжки. Французы могут принять меня за одного из своих солдат. Нет, во Францию я не поеду.
— А что вы скажете о Германии?
— В Германию я тоже не поеду. Ни в коем случае.
— Но почему? Германия — прекрасная страна. Вы там легко найдете корабль себе по душе.
— Я не люблю немцев. Когда не замечаешь предъявленного в ресторане счета, они всегда возмущаются. А если не в состоянии заплатить, то вообще приходят в ярость. А так как у меня нет удостоверения, что я моряк, то меня в Германии тоже могут спутать с собственными солдатами. А я всего только палубный рабочий. Я зарабатываю мало и не могу платить по германским счетам. Работая в Германии, я никогда не достигну низшего слоя среднего класса и никогда не стану почетным членом человеческого общества.
— Хватит болтать! Скажите просто: хотите ехать туда или не хотите?
Я не знаю, понимали ли они мои слова, но, по-видимому, у них было много свободного времени, и они радовались, что нашли себе бесплатное развлечение.
— Итак, коротко и ясно. Вы едете в Голландию!
— Но я не люблю Голландию…
— Любите вы Голландию или нет, — заорал полицейский, — это нас нисколько не интересует. Об этом вы расскажете самим голландцам. Во Франции вы были бы устроены лучше всего, но вы не хотите туда. В Германию вы тоже не хотите, она для вас недостаточно хороша. Значит, поедете в Голландию. Других границу нас нет. Из-за вас мы не станем искать себе других соседей, которые, может быть, удостоились бы вашего расположения…»
— Бруно Травен!
Грузный, в полосатых пижамных штанах, Аркадий Натанович полулежал на диване у себя в квартире на проспекте Вернадского. «Куда мне в Сибирь, когда тяжело дойти до магазина». Он так и не приехал в Академгородок, куда я в то время с удовольствием вытаскивал самых разных писателей. «Лучше объясни, откуда все это?» — попросил он, перелистав рукопись повести «Демон Сократа».
Нет проблем.
Я рассказал, с чего началось.
Есть поселок Кош-Агач (в 2003 году уничтоженный землетрясением), затерянный в центре одноименной каменистой пустыни, растрескавшейся от жары. Выцветшее небо, мелкий песок, ни травинки, ни кустика, а на крылечке запущенной поселковой лавки — жестяной таз с землей. Из земли, серой, непритязательной, проклюнулись слабенькие ростки картофеля. (Стругацкий одобрительно хмыкнул.) Наверное, к празднику выращивают.
Мы вошли.
У самого прилавка стоял огромный холодильник «ЗИЛ», на ценнике было указано — 50 руб.
«Беру!» — заорал наш шофер, напуганный такой удачей.
«Берите», — медлительно и приветливо согласилась на редкость удачно сложенная метиска, стоявшая за прилавком. У нее были лунные алтайские глаза, она вся светилась, как длинное облако тумана.
«Беру!» — заорал шофер, тыкая пальцем в цветной телевизор «Горизонт». (50 руб.)
«Берите», — медлительно повторила метиска.
А что торопиться? Зачем волноваться? У холодильника (50 руб.) выдран агрегат, продавалась, собственно, оболочка. У телевизора (50 руб.) лопнул кинескоп. Кому нужен дырявый телевизор? У древнего велосипеда (30 руб.) не было цепи и руля. Стулья (каждый — по 3 руб.), составленные в пыльном углу, не имели одной, а то и двух ножек. Стоял в лавке еще фантастически скучный брезентовый «цветок-подсолнух» (7 руб.), и много других горбатых, искривленных, нелепых вещей, несомненно, побывавших в жуткой катастрофе. А может, они предчувствовали катастрофу будущую. Но самое главное, на пыльном прилавке лежал гигантский штопор с лезвием, пораженным коррозией, и с деревянной наструганной рукоятью. Не знаю, существуют ли бутыли с горлышками такого калибра, но штопор меня достал.
