Михаил Белозеров - Железные паруса
Ладно, подумал Он, черт с ними, сейчас я этого угроблю, а там видно будет.
Он уже держал его на мушке. Он даже не помнил, как положил мушкет на подоконник и взвел курок. Чтобы выстрелить, надо было только навести рубиновый зайчик, а дальше ничего не делать, только подумать, просто подумать — и все, и больше ничего не делать.
Подумать, а потом уносить ноги — все что от тебя требуется. Подумать и уносить. Так что ты тоже робот, не хуже и не лучше, чем они. Нет, все же чуть-чуть лучше, потому что до сих пор жив. Он подозревал, что кто-то заинтересован в методическом и планомерном уничтожении манекенов точно так же, как Он в сохранении своей жизни.
И тут этот в зеленом костюмчике постоял, постоял и пошел дробить фасад. Вначале вошел в витрину, так что дождем посыпались осколки, прошелся внутри, громя прилавки, потом разбил центральную дверь и остановился, уставившись налево. И Он понял, что оттуда движется его напарник и что сейчас они еще раз пороятся, но уже надолго, и тогда с ними уже ничего нельзя будет сделать. И уже готов был выстрелить, как сквозь крестик прицела увидел, что с Наемником творится что-то непонятное, — слишком странное действо, чтобы рассматривать его в окуляр. Наемник горел — почти бесцветным пламенем, которое вяло колыхалось черной траурной бахромой и опаляло сонную, никлую листву деревьев. И все это походило на одну из тех кинолент, где люди в таких ситуациях, помимо воли, бежали, падали и катались от боли, чтобы по-человечески замолкнуть через минуту-две. Но у Наемника была, отнюдь, не человеческая реакция. Впрочем, замереть он замер и даже перестал оглядываться, словно его парализовало.
И кто-то сверху злорадно и гулко хихикнул раз, другой и выругался, длинно и изящно и даже чуть-чуть забыто, но по-родному, по-привычному, по-человечески.
"Идиот!" — решил Он, наблюдая, как Наемник, расставив руки, стоит в гудящем пламени, а заросшее лицо сверху скалится на эту картину.
Потом пламя, не уменьшаясь и не меняясь, словно отошло, отделилось, опало, и Наемник уже роился в своем зеленоватом костюмчике, и тому, в окне, наверное, было не до смеха, потому что мгновение — и Полорогие уже не то чтобы оправились от неожиданности, а просто вцепились в это окно всеми своими датчиками и пушками и еще всем тем, что у них там было, и ждать развязки было бессмысленно, глупо; и Он, подхватив неудобный Громобой, кашляя, задыхаясь и твердя: "К чертям собачьим!", отполз, перешагнул через трещину, прыгнул в окно и побежал, а позади рвалось, гремело, рушились стены, и все было ясно без слов.
Он уже миновал узкий дворик, нырнув под темные своды, пробежал гулкими институтскими коридорами. Он уже проскользнул в спортивный магазин с большими витринами и собрался пересечь соседнюю улицу, когда услышал шаги. Он всегда узнавал Наемников по шагам. Но эти оказались еще и пижонами — сапоги их скрипели за целый квартал, и вылили Наемники себе за шиворот по пузырьку тройного одеколона, чтобы перебить запах казармы, и разило от них на километр.
А когда они приблизились, Он понял, что воняло еще и дешевым вином.
Были они в форме жандармов с имитацией личного оружия, которое, Он знал, не то что не стреляло, но даже не могло быть вынутым, потому что было сделано единым целым с кобурой.
И вынырнули из-за угла как по команде — слитно и четко, и походили на восковые куклы с неподвижными лицами, и даже складки на одежде у обоих сгибались совершенно одинаково, а фуражки с высокой тульей надвинуты были на самые глаза, так что блестели одни кокарды и лаковые черные козырьки.
Он ждал, когда они приблизятся, держа Громобой на бедре, потому что ружье было тяжелым и с плеча стрелять было неудобно.
Наемники разговаривали:
— Джейн сегодня обворожительна, и Стелли тоже…
— Карлос от нее без ума…
— Его жена не даст развода — она католичка…
— А ему и не нужен развод!
— Не доверяю я всем этим религиям…
Потом один из них пнул что-то на тротуаре, и Он увидел, как по брусчатке скользит и крутится его Громобой — именно его, а не чей-либо другой, и приклад разлетается в щепки от удара о камни.
И с этой минуты его охватилo отупение — безотчетное, паническое, и Он ничего не успел сделать, а только стоял и смотрел, как приклад Громобоя раскалывается на части. Просто раскалывается — беззвучно, сам по себе, словно по другую сторону экрана. И ты не можешь оторвать глаз от завораживающего зрелища и не имеешь к нему никакого отношения — не сейчас и не впредь, словно тебя пригласили посмотреть, как это бывает в таких случаях, и ты обомлел, потому что не подготовлен, потому что такое тебе и не снилось, хотя ты прокручиваешь в голове разные варианты неожиданностей, но, оказывается, только не подобные, и не те, которые можно представить, и все равно тебя застают врасплох, потому что ты раб земных стереотипов, идей и самого себя, потому что мир гораздо шире и глубже, а ты плаваешь поверху и не подозреваешь о его свойствах, потому что, чтобы нырнуть, нужен толчок, а ты его не получаешь.
Кажется, Он впал в прострацию — рухнул на четвереньки, все еще чувствуя в руках и бедром тяжесть ружья, и распластался, страстно желая одного, — сделаться как можно незаметнее и ни о чем не думать, пока те дефилируют мимо, дыша винными парами.
Единственное, что ему мешало превратиться в невидимку — была шинель — слишком колючая в воротнике и слишком жесткая на лопатках, чтобы избавиться от самого себя.
Все, конец, мелькнуло у него.
— Музейный трофей, — произнес жандарм, — их здесь много накидано из политехнического музея.
— Оружие сиволапых, — согласился другой и презрительно хмыкнул.
— Карлос собирает — раритеты. Надо ему предложить, — и нагнулся.
— Что это за история со статуей богини Сохмет-Мут? — спросил один из них, заглядывая сквозь мутное стекло внутрь магазина.
— Два раза мы увозили ее, на третий раз она искалечила Боба.
— Свежо предание, но верится с трудом… — напарник перестал разглядывать торговый зал.
— Кто же знал, что они оживают…
— Боб виноват сам, — менторски заявил напарник. — Не надо вести себя панибратски. Все-таки девятнадцатая династия, египетский вариант, — и потер витрину. — Ничего не видно. А!.. черт, порезался…
Он лежал, вжимаясь в холодный бетон, и чувствовал себя ничтожным и беззащитным.
— Есть приказ подвергнуть ее бихевиоризации, — сказал жандарм.
— … лучше бы методу MMPI — пока она никому не мешает, — возразил тот, который пододвинул Громобой к бордюру.
— … если не считать третьей роты, — снисходительно пояснил жандарм, обсасывая палец. — Поговаривают, что оба раза они сами выкрадывали ее — что поделаешь, полковая дама…
