Айзек Азимов - «Если», 1995 № 02
ФАКТОР ОБОСОБЛЕННОСТИ везде одинаково влияет на рост преступности: и в христианском мире, и в мусульманском, и в буддийском… Принципиальной разницы здесь нет, меняются только тонкости. Мне довелось работать в Кеннанском институте, изучая Вашингтон как город. Оказалось, что там, в старых районах, мощная самоорганизация жителей. Это всевозможные самодеятельные ассоциации защитников конкретного парка, конкретной набережной, конкретного дома и т. п. Плюс комитеты самоуправления. А вот а районах, подобных нашим новостройкам, они не складываются. Сверхкрупность домов и необозначенность границ блокируют способность людей к самоорганизации. Нечто подобное происходит в любом большом городе: в новых районах, на строительство которых затрачены огромные средства, имеющих прекрасную инфраструктуру, очевиден тот же самый результат — преступность, неорганизованность, отсутствие соседской поддержки.
Полагаю, самый лучший город мира — Торонто. Пятьдесят лет непрерывного, умного и преемственного руководства — редкий, но поистине счастливый для его жителей случай. Когда здесь столкнулись с проблемой нехватки муниципального жилья, сразу же был принят замечательный закон города, укладывающийся в одну строчку и понятный каждому человеку, умеющему читать. Он звучит так: «Муниципальное жилище должно иметь самостоятельный вход с улицы». Во-первых, одной этой фразой была предопределена этажность— не выше пяти. Во-вторых, люди, получившие свою дверь на улицу, стали иначе себя вести. Вандализм прекратился практически полностью, преступность упала на несколько порядков. Ведь значительное количество преступлений, как мы сегодня знаем, совершается в подъездах, а их не стало вовсе. И, в-третьих, жители проявили гораздо больше заботы о домах в целом потому, что они стали своими.
Практически во всех цивилизованных странах горожане принимают участие в формировании облика города. От их решения немало зависит. Как свидетельствуют опросы, треть американцев занята общественной работой в различных городских социальных институтах. Им, к примеру, не безразлично, где поставить светофор, дабы их дети имели минимум шансов угодить под машину, или сколько грузовиков будут привозить товар в магазин, который планируется открыть рядом. А часы работы склада, по их твердому убеждению, должны быть скорректированы так, чтобы разгрузочные работы не заставили жителей вскакивать поутру с постели. В этом, видимо, и заключается городское чувство хозяине. Поэтому, когда говорят: «Чувствуй себя хозяином!» — отчасти лукавят. Сорганизуйся как горожанин, тогда у тебя будет шанс стать хозяином города.
«Город есть орудие труда.
Города больше не выполняют нормального своего значения. Они становятся бесплодными; они изнашивают тело и противостоят здравому смыслу.
Непрерывно возрастающая анархия городов оскорбительна, их вырождение ранит наше самолюбие, задевает наше чувство собственного достоинства.
Города не достойны своей эпохи, они уже не достойны нас».
Лe Корбюзье. Градостроительство. Париж, 1925.Андрей Столяров
ДО СВЕТА
Над деревней висел запах гари. Хижины стояли в ряд, между ними простиралась пустая пыльная улица, твердые лохмотья грязи поднимались по обеим ее сторонам, еле-еле пробивалась сквозь глину ржавая сухая трава, и две курицы — тощие, как будто ощипанные, исследовали ее. Словно между мертвых былинок можно было что-то найти. У обеих краснели бантики на жилистых шеях. Лапки утопали в пыли. Куры, вероятно, были птицами священными. Тем не менее чувствовалось, что протянут они всего несколько дней, а потом упадут — и пыль сомкнется над ними. Пыль обволакивала собою, кажется, все. Красноватый безжизненный глинозем, перемолотый солнцем. Он лежал на дороге, которая расплывалась сразу же за деревней, толстым слоем придавливал хижины, сгущая внутри темноту, и, как ватное одеяло, простирался до горизонта, комковатой поверхностью переходя там в небесную муть.
Страшно было подумать, что будет, если поднимется ветер.
Ветра, однако, не было.
Образованный дымом воздух был вязок, как горячий кисель, — плотен, влажен и, казалось, не содержал кислорода. Дышать было нечем. Теплая фланелевая рубашка на мне намокла от пота. Джинсы прилипали к ногам. Я, как рыба, вынутая из воды, глотал едкость гари. Начинало давить в висках. Тем не менее я отмечал некоторые настораживающие детали.
Деревня была покинута. Нижние проемы хижин выдавали внутреннюю пустоту, между хижинами мертвел летний жар, не было слышно ни звука, а чуть с краю дороги, просев тупорылой кабиной, стоял грузовик.
Грузовик мне особенно не понравился. Был он весь какой-то никелированный, явно не здешних мест, нагловатый, привыкший к пробойным поездкам по континентам, обтекаемый, новенький, даже с непотускневшей окраской — собственно, рефрижераторный трейлер, а не грузовик, на ребристом его фургоне красовалась эмблема ООН, а чуть ниже было написано по английски: «Гуманитарная помощь». И стояли какие-то цифры, обозначающие, наверное, специфику груза. Кабина была пуста, дверца чуть приоткрыта, на широкое удобное сиденье брошено полотенце. Словно энергичный водитель выскочил всего на минуту.
Обойдя грузовик, я обнаружил высохшего коричневого старика, прислонившегося лопатками к глиняной стенке хижины.
Он не шелохнулся, когда я наклонился к нему.
Голую грудь рубцевали ожоги татуировки.
Я подумал, что старик мертв, но глаза его жили, глядя на горизонт, где, как ядерные грибы, торчали какие-то зонтичные растения.
Они были широкие, ломкие, совершенно безлиственные, проседающие под тяжестью небосвода чуть ли не до земли, пучковатые кроны их были посередине раздвоены, а по правую руку, наверное, километрах в двух или в трех, шевелились столбы тяжелого черного дыма.
Было очень похоже, что там горели машины. Подробностей я не различал, и, однако, доносилось оттуда редкое тупое потрескивание, словно от догорающего костра — видимо, переплевывались между собой несколько автоматов.
Вероятно, старик прислушивался к их разговору.
Я присел перед ним на корточки.
— Здравствуй, мудрый, идущий к закату, — сказал я. — Я желаю тебе этим летом обильных дождей, полновесного урожая и удачной охоты. Здоров ли твой скот? Я хотел бы услышать от мудрого единственно верное слово…
Говорил я на одном из местных наречий. Архаичные обороты рождались как бы сами собой, поднимаясь из вязких загадочных глубин подсознания. Никаких усилий от меня не требовалось. Теперь старик в свою очередь должен был пожелать мне доброго урожая, а потом, осведомившись, здоров ли мой скот, поинтересоваться, что ищет путник в сердце саванны.
