Олег Верещагин - Новое место жительства
— Да ерунда, я выспался… Только мне что делать‑то?
— А ничего, — Юрка улыбнулся мне, пошёл к выходу из аллеи. — Погуляй по Белограду. Поешь, тут, в городе, хорошо кормят… Осмотрись как следует. А после полудня я тебя сам найду, ну и займёмся нашими общими делами.
— Юр, — я положил руку ему на плечо, — ты уверен, что у тебя на вашем капитуле всё будет нормально? Ты какой‑то… — я не договорил. Юрка хлопнул меня по руке своей ладонью, чуть пожал пальцы, кивнул…
— Уверен, — ответил он. — В главном — всё будет нормально, а мелочи… милые бранятся, сам знаешь.
— Не знаю, — насторожился я. — Это ты о чём?
Юрка изумлённо смотрел на меня секунду, потом губы его дрогнули, расползлись, он рассмеялся и хлопнул по плечу:
— Это пословица. Милые бранятся — только тешатся, Владька.
* * *Белоград вряд ли можно было назвать городом в полном смысле этого слова. Это был большой, широко раскинувшийся и очень зелёный посёлок, веером лучей–улиц расходившийся от скал, в которых и на которых располагались Капитул и, как я понял, здешние мастерские. По крайней мере, когда я отошёл от скал, то стали видны тут и там вырывающиеся наружу струи густого пара и даже дымки.
Тут и там над Белоградом вращались разнокалиберные ветряки–генераторы, было очень многолюдно — или мне так казалось после почти недели практически полного безлюдья. На меня смотрели с откровенным любопытством, как смотрят, наверное, в сёлах на нового и незнакомого человека — но никто ничего не спрашивал, со мной и не заговаривали. Здесь я увидел, что многие одеты в подобие национального костюма — не классического русского, а, видимо, зарождающегося тут «автономного»: синяя или серая просторная рубашка со шнуровкой до солнечного сплетения, откидным капюшоном, широким рукавом (часто закатанным) и геометрической вышивкой или аппликацией по рукаву, вороту и подолу, чёрные, серые или синие широкие джинсы, лёгкие кожаные туфли на небольшой шнуровке на босу ногу. Эта одежда и обувь явно были местного производства — может даже и ткань. Почти у всех на шеях висели медальоны, рубашки — и у мальчишек, и у девчонок — были перепоясаны кожаными ремнями с большими пряжками, на ремнях крепились солидные ножи, иногда — чехлы с, к моему удивлению, КПК или ещё чем‑то. На девчонках часто оказывались не штаны, а широкие юбки — чуть ниже колена. Многие ходили босиком, особенно те, кто младше.
На рукавах рубашек тут и там я замечал значки — уже не вышивку, а именно значки, вроде армейских знаков специальностей. Змеи вокруг чаш, молоточки, плуги, колёса, крылья… Это всё что‑то значило, и все эти мальчишки и девчонки всерьёз и нелегко работали. Но всё это не мешало им смеяться, шутить и напевать. Напевали многие — а по Земле я такого за своими ровесниками не помнил, если только их не развезло от пива…
…По центральной улице — той, что вела к главным воротам и на которую я снова и снова выходил — были проложены рельсы узкоколейки и часто проскакивал ало–золотой позванивающий трамвайчик. На кой он тут нужен, я так и не понял, но в этом смешном маленьком вагончике постоянно кто‑то ехал. Может, правда по спешным делам, может — с грузами, а может — просто для цивилизационного самоутверждения. Иногда попадались велосипедисты, ещё реже — всадники. Но большинство жителей Белограда передвигались пешком и не выглядели слишком уж спешащими. Я пытался прислушиваться к разговорам, ловил обрывки — в основном о каких‑то местных важных делах и почти без мата. Что само по себе тоже поражало не меньше пения.
Кстати, я осознал это, когда отдыхал на деревянной лавке летней общественной столовой. Такая нашлась, когда я понял, что сильно захотел есть, вспомнил, как Юрка предлагал мне — словно само собой разумеющееся дело — поесть в городе и осторожно спросил у двух мальчишек, шагавших как раз мне навстречу, где это можно сделать и как за это заплатить.
Выяснилось, что платить ничего не надо, а поесть можно как раз в этой столовой — просто–напросто длинном столе с лавками под навесом, к которому мне подробно и толково объяснили дорогу. Располагалась столовая в красивом месте — открывался, например, полный вид на северо–запад, до самых настоящих гор, на склонах которых ярко блистали какие‑то точки — явно рукотворные, так сказать, расположенные в шахматном порядке в десять (я посчитал) рядов на ширину примерно километра через каждые метров пятьдесят.
И вот там, на холме, тоже где‑то в километре от городской окраины, я различил крепость. Настоящую крепость. Через широкую луговину туда вела жёлтая прямая полоска дороги.
Весёлая синеглазая девчонка в белом халате быстро, без напоминаний и окликов, принесла мне поднос с «дежурным обедом» — это оказались миска ухи, гороховое пюре с большущим куском жареного мяса, большой пирог с рыбой и кружка ягодного морса — с незнакомым вкусом. Улыбнулась, уже собираясь уйти, но я задержал её вопросом:
— А что там за крепость, не скажешь?
— Крепость Яна, — тут же отозвалась она. — Дубовая Крепость… Ты что, новенький?
— Ага, — кивнул я, пододвигая миску. — Спасибо!
Она пожала плечами, улыбнулась снова и убежала — за столом ели довольно много ребят и девчонок, на освободившиеся места почти тут же подсаживались новые и новые. Ели деловито, не торопился, похоже, я один. Звучала и «общая» музыка — незнакомый мне и вроде бы на слух молодой мужик из невидимых колонок по–простецки, но очень искренне пел под гармошку:
- …те, кто расплатился
За чужую подлость -
Уходил под пули: прямо, не сутулясь,
Превращаясь в слёзы, превращаясь в гордость,
В синие таблички деревенских улиц…[43]
Закончив есть, я ещё с минуту посидел, размышляя. Потом решительно поднялся и, выйдя из‑под навеса, зашагал туда, где начиналась полевая дорога…
…Я добрался до места быстро — дорога оказалась утоптанной до каменной твёрдости, дул лёгкий тёплый ветерок, здешнее солнышко–Перун приятно припекало, я был сыт и полон любопытства и проскочил этот километр минут за пять, не больше.
Крепость Яна сильно отличалась от Капитула. Видимо, так задумывалось изначально. Ян — или кто там её строил — поступил просто: на северо–западной окраине Белограда, там, где начинались овраги и скальные отроги, выбрал большой высокий и очень крутой холм, я бы сказал, со склонами градусов под 50, не меньше. Скорее всего — с удачно–плоской от природы вершиной, срыть такое вручную — нужно месяц работы круглые сутки и тысячи три сменщиков — и крутыми склонами. Вершину окружил частокол из могучих заострённых дубовых брёвен — метра три высотой — над которым поднимались остроконечные крыши трёх башен, украшенные коваными большими флюгерами в виде бегущих волков. К одностворчатым подъёмным воротам вёл с луговины перед холмом пологий и длинный прочный деревянный помост на опорных столбах, довольно широкий, всадник вполне проедет. Над воротами внушительно развевался уже знакомый мне флаг с крестами и волчьей головой. Волчья голова, как видно, была личным символом Яна.
