Вадим Бабенко - Семмант
Порой мне даже хотелось высказаться за него. За него и за себя, за Малышку Соню. Мне хотелось крикнуть – да, мы, Индиго, были честнее, были и есть. Нас приучили не верить фальши, и мы отвергали фальшь – как могли. Мы делали это, смеясь, и не выучились жалеть себя. Потому, мы не жалеем других, а от вашей романтики нас коробит. И призрака от нее коробит тоже – он, призрак, еще честнее нас. Каково же ему слышать из ваших уст оболганное слово – за разом раз? Слышать, как вы зовете любовью игру по правилам, товарно-денежный микст. Как вы жалуетесь, что любить некого, хоть на самом деле любить вам нечем. Орган атрофирован, и заодно – нечем удивляться, нечем мечтать. Мистер Райт не придет, увы – да и зря вы думаете, что при этом способность любить возникнет сама собой. Она не возникнет, над ней нужно трудиться. Трудиться вы не умеете, вы хотите купить любовь в розничной лавке или получить в подарок на Рождество. Вы – большие эгоистичные дети, хоть, почему-то, считаете детьми нас…
Я думал над этим, мне становилось грустно. Грустно было и оттого, что, глянув в глаза фантому, я так и не смог проникнуть вглубь зрачка, в душу, в тайную сердцевину. Как он живет, чем дышит – тут, в безжизненной атмосфере? Что питает его, не дает исчезнуть? – Нет, я не понял, не смог понять.
Как-то раз я заговорил об этом с Лидией – точнее, она сама завела разговор после скучного кинофильма, только что вышедшего на экраны. Ей захотелось потягаться фантазиями – развить сюжет, увести его в сторону, дать новый шанс героям, расставшимся в последнем кадре. Мы раззадорились и несколько дней обсуждали любовные перипетии – эпизоды страсти и чужие судьбы, все, что могло и не могло случиться. Лидии это нравилось, а я – я лишь убедился в том, что подозревал и раньше. Ее воззрения по поводу сути и подоплеки чувств ничем не отличались от утвердившихся в широкой массе – той, что топчется на узком пятачке. В мире Лидии недоставало взаимосвязанности вещей, он весь состоял из неоправданных упрощений. Подобно выпускникам никчемных школ, она очень боялась усложнять.
Омуты и глубины, водовороты и вихри были ей чужды, она не хотела иметь с ними дела. Ее устраивала гармоническая рябь на мелководье упрощенных реалий. Контролируемая, просчитываемая от и до, описанная в справочниках и руководствах любви. Линеаризованная система, решение для которой можно получить за несколько минут.
Я был жутко разочарован. Как-то сразу мне стало ясно, что и наша история совсем не глубока. Нам было некуда двигаться дальше – загадка Лидии, как загадка Давида, явно исчерпывала себя.
Это было обидно, где-то даже жестоко, но я не мог не признать очевидного факта. Она нуждалась во мне больше и больше, я же остывал и охладевал. Охлаждение обостряло взгляд, я видел фальшь в ее женской сути, видел белые нитки, скрепляющие куски разноцветного покрывала. Она слишком старалась защитить свой статус, убедить, что она лучше, привлекательнее, достойней. Все чаще мне в голову приходил вопрос: зачем? Зачем я с ней, зачем она мне, что связывает нас, в конце концов? Если бы сейчас она взбрыкнула и ушла, я едва ли стал бы за нее бороться. Расстался бы легко, вздохнув с облегчением. Был бы вежлив, немногословен и забыл бы номер ее телефона.
Но нет, уходить она не собиралась. Она жила Аделью и подчинялась мне. Гордилась этим и строила планы – того же мелко-романтического свойства. Они были оттуда, с узкого пятачка, истоптанного толпой.
Давай купим остров, говорила она мне. Необитаемый остров, будем на нем жить. Или – купим яхту, будем жить на яхте, плавать вокруг света, не задерживаясь ни в одном порту. Говорила, я стану твоим юнгой. Стану твоей помощницей, твоим хранителем, всегда буду у тебя за спиной!
Я посмеивался, но мне было скучно. Она вела свой поиск там, где ничего стоящего не осталось. Но сказать ей это я не мог: уж очень истово глядела она на меня, забившись в угол дивана – своими глазищами, в которых читались покорность и… Что-то еще.
В наших отношениях по-прежнему доминировал секс. Физически Лидия влекла меня до сих пор, к тому же и в постели она стала другой – бесстыдной и жадной, но очень послушной. Все мои причуды воспринимались на ура, все желания выполнялись с охотой. Она ловила каждое слово, каждый жест. Сама тоже придумывала кое-что, но подчиняться ей нравилось больше. Она любила повторять: я твоя шлюха. Иногда шептала даже: я твоя раба. Мне становилось неловко, я делал вид, что не слышу.
Мы перепробовали многое – игры, роли. Договаривались об образах, а потом импровизировали на ходу. К чести Лидии, она перевоплощалась лучше, чем я. Не иначе, в ней жила-таки актриса – большого калибра, хоть и узкого свойства. Порой, в игре, мне казалось: наконец-то! Я впервые вижу ее настоящей!
Иногда моя квартира превращалась в отель. Лидия переодевалась горничной, выходила к лифту – это была ее любимая роль. Она стучалась во входную дверь, будто это был гостиничный номер. Входила с подносом, на котором дымилась чашка: – Добрый вечер, сэр. Вы заказывали кофе?
Я бродил по комнате, как бездельник-аристократ – босиком, с трубкой в зубах. На мне были брюки Хуго Босс и рубашка от Валентино, расстегнутая наполовину. Я разглядывал гостью с прищуром, засунув руки в карманы, подходил поближе, неторопливо кивал.
Вот ваш кофе, сэр, – щебетала «горничная», глядя в пол. На ее губах играла полуулыбка.
Я работаю на этом этаже, – добавляла она, не поднимая глаз. – Я к вашим услугам – стоит лишь позвонить. Меня зовут Адель.
Ее флюиды заполняли комнату. Флюиды покорности, в которой часто кроется насмешка. Но тут, я знал, все будет без обмана. И бездельник в номере-люкс знал тоже – уж слишком выжидательна была ее поза.
Я садился в кресло, закидывал ногу на ногу. Повторял ей в тон: – Адель? Это какое-то редкое имя. Неси-ка сюда свой кофе!
Она подходила: – Вот, возьмите. – Потом роняла чашку – взаправду – на свой фартук, на мои брюки, рубашку. Мы все делали взаправду, так было смешнее.
Я всплескивал руками, гримаса ярости искажала мое лицо. Лидия-Адель вскрикивала в испуге и вдруг оказывалась совсем рядом.
Я испачкала вам одежду, – бормотала она. – И испачкала свою, смотрите! Я все постираю, прямо сейчас, снимайте. Снимайте ее с себя – и с меня тоже. О, кофе у вас на всем теле. Он был сладкий? Можно попробовать? Я плохая девочка, да?..
Или еще: из бездельника я превращался в пациента амбулатории. Лидия приходила вся в белом, с медицинским чемоданчиком в руках. От нее веяло прохладой, льдом. Веяло неприступностью, мятной свежестью. Сразу очень хотелось знать – что же у нее там, в чемоданчике?
Здравствуйте, – говорила она. – Я медсестра из госпиталя, с соседней улицы. Вы ведь звонили по поводу процедур? Меня зовут Адель, а вас? Позвольте, я вспомню: вы – Дефиорт?
