Вячеслав Шалыгин - Восход Водолея (сборник)
— А зачем Галине потребовались малыши? — вдруг спросил доктор.
— Вы наблюдательны, — председатель поджал губы.
— Это мои пациенты, — доктор пожал плечами. — Естественно, я за них беспокоюсь. Если вы намерены привлечь их к каким-то работам, знайте, я против. И родители будут против.
— Мы не собираемся направлять их на рытье канав, — попытался успокоить его Астахов.
— Нет, вы не поняли, — перебил Павла Сергеевича педиатр. — Никаких работ вообще! Это дети, а не подсобные рабочие, только маленького роста.
— Я так не думал.
— Думали, — уверенно заявил Хлюдов. — Я вас уже неплохо изучил, а Галину — тем более.
— Послушайте, Хлюдов, я ценю ваше мнение как детского врача, но сейчас не та обстановка…
— Учтите, я подниму бучу, — перебивая его, пообещал доктор.
— Мы всего лишь хотим организовать им прогулку по фруктовым лесам! — не выдержал Астахов. — Что в этом такого? Какая разница, будут они бегать по детской площадке или выплеснут энергию на природе?
— И соберут пару тонн фруктов, — закончил врач. — Исключено.
— Никто не заставит их таскать тяжелые корзины. Для этого с ними отправятся автопогрузчики. Не упрямьтесь, доктор. Ничего страшного в этой затее нет.
— Вы что-то скрываете, — Хлюдов погрозил председателю указательным пальцем, как ребенку. — И я узнаю — что, будьте уверены. Ну, хорошо, я поговорю с родителями. Если они готовы отпустить своих малышей в лес, я не стану возражать.
На том они расстались, но ненадолго. Астахов успел лишь наспех перекусить в буфете, а затем забежать в комнату связи и обменяться с Валерой парой фраз; для более длинного разговора не нашлось темы — гиперэфир молчал. То есть фактически он едва перевел дух после напряженного разговора с дотошным доктором, а на пороге Совета уже стояли Хлюдов и Галина.
— Они требуют, чтобы с группой пошла я, — сразу заявила помощница. — Но у меня и здесь масса дел!
— Иначе ничего не получится, — сказал Хлюдов. — Родители доверяют только вам, сударыня.
— Но почему не ты? — Галя неприязненно взглянула на бывшего мужа. — Ведь от тебя без ума практически все молодые мамаши колонии!
— Я доктор, и мое место рядом с больными, а здоровыми детьми должны заниматься воспитатели, — спокойно возразил врач. — Ты администратор и женщина, родителям такое сочетание внушает доверие. Хотя у тебя и нет собственных детей.
Галина покраснела и отвернулась.
— Значит, так и сделаем, ничего не попишешь, — Астахов развел руками. — Назначьте кого-нибудь вместо себя, Галя, и отправляйтесь с ребятами. У вас, Хлюдов, все?
— Почти, — доктор усмехнулся. — Но другие вопросы я задам позже.
* * *До койки Астахов добрался лишь глубокой ночью, но едва он заснул, включился прямой канал связи с домом Совета, и над центром спальни появилось изображение осунувшегося лица Бочкина.
— Пал Сергеич! Проснитесь!
Председатель с трудом открыл глаза и долго не мог сообразить, где находится и что происходит. Наконец он вырвался из цепких объятий сна и огромным усилием воли заставил себя сесть.
— Да, Валера, что случилось? Сигнал?
— Да, но не от флота, — связист зачем-то оглянулся. — Приходите скорее!
— Чужие? — от высказанного вслух предположения Астахова самого обожгло, будто боевым лазером, и он вскочил с кровати, разыскивая взглядом одежду.
— Нет, но это важно!
От сердца немного отлегло. Если не пришельцы и не земляне, значит, кто-то из системы Вероны. Астахов торопливо оделся и бегом покинул свой дом. До здания Совета было всего двести метров, председатель жил почти в центре колонии. Улицы ночного городка не освещал ни один фонарь и ни одна вывеска — военное положение подразумевало полную светомаскировку, — но для Павла Сергеевича это не создало проблем. Свой городок он знал до последней трещинки в асфальте. Не встретив ни одного человека, председатель быстро пересек главную площадь и вбежал в здание Совета.
Когда двери за ним закрылись, из-за угла стоящей рядом больницы вынырнула тень человека. Рассмотреть в темноте, кто это, не представлялось возможным, да и некому было его разглядывать — после тяжелого трудового дня почти все колонисты спали мертвым сном. Бодрствовали лишь двое полицейских в участке на противоположной стороне площади да, как выяснилось, председатель и связист. Ну и сам человек, затаившийся под окном комнаты гиперсвязи. Услышать что-либо сквозь стекло он не мог, увидеть тоже — окно было плотно зашторено, но уходить он не собирался.
Астахов тем временем вошел в комнату и уселся напротив Валеры.
— Говори!
— Я поймал аварийный сигнал боевого космолета веронцев, — громким шепотом сообщил Бочкин.
— Так я и знал! Где они?
— Они вырвались из окружения и сейчас выходят на нашу орбиту. Корабль поврежден, система локации и посадочные программы не работают. Трое космонавтов тяжело ранены, пилот вроде бы в сознании, но сильно контужен. Он говорит, что попытается сесть на ручном управлении. Просит дать ему посадочный луч. Что мне делать?
— Сажать его, что же еще? — Астахов потер красные от недосыпания глаза, в них словно насыпали песка.
— Вы решили признаться? Ведь космонавты расскажут правду, и тогда нас постигнет участь Вероны.
— Ты же голосовал против молчания.
— Я передумал, — Валера покачал головой. — Вы были правы.
Астахову хотелось сказать: «А я в этом теперь не уверен», но он промолчал. Галина и Валера были неглупыми ребятами, и к их мнению стоило прислушаться. А раз они оба были убеждены в необходимости умолчания, значит, прочь сомнения! Председатель встряхнулся и указал на карту местности:
— Посади их в Сухом логу.
— Далековато, — не сразу угадав замысел Астахова, сказал Валера. — Или вы… хотите скрыть еще и это?
— Тайной больше, тайной меньше, — председатель вздохнул. — Я слетаю к ним, отвезу медикаменты, провизию и… постараюсь их убедить, что в ближайшие три дня им лучше держаться подальше от колонии.
— Они ранены, — засомневался Бочкин. — Быть может, стоит подключить к делу одного из докторов?
— Нас и так трое, — Астахов встал. — Чем больше человек посвящены в тайну, тем ненадежнее. Это старая истина.
— Неоказание помощи терпящим бедствие — это… преступление, — тихо произнес Валера. — Вы считаете, что сохранение тайны стоит таких жертв?
— Нас будет некому осудить, — напомнил ему председатель. — Ты смелый человек, Валера, раз до сих пор держишь язык за зубами, так оставайся таким и дальше.
Астахов вдруг осознал, что все глубже падает в пропасть, но теперь это не вызывает у него в душе никаких отрицательных эмоций, никакой внутренней борьбы или раскаяния. Неизбежность надвигающейся катастрофы словно заледенила сердце и вымыла из души все добрые чувства. Астахов ощущал себя каким-то живым автоматом: лишенным эмоций, рациональным и запрограммированным на одну-единственную задачу — удерживать колонию от паники до самого конца.
