Сергей Казменко - Китеж. Сборник фантастики
— “ТПСБ 1784”, — вслух прочитал Турусов. — Это наш…
— Как ваш? — удивился Паша.
— Да он их по номерам собирает. 1785 у него уже есть, а этого номера как раз не хватает! — Радецкий засмеялся. — Расскажи лучше, как деньгу добываешь!
— А что ее добывать?! Главное, на место выйти, а там уже и трудностей почти нет. В снегу она лежит. Только плохо, когда смерзшаяся: сколько я уже сотенных попортил! Даже подумать страшно. Передержишь их у трубы — они крошатся. Бумага, видно, старая. А недодержишь — расползаются.
— О! А у тебя хрустящей нет? Мне фотку завернуть надо.
— Вот, выбирай.
Радецкий взял у Паши пачку сторублевок, выбрал одну, остальные вернул. Перезавернул фотографию в новую, а старую сотенную под ноги бросил.
— Так нехорошо! — мягко сказал Паша, поднял ее и вместе с остальными протянул маме.
Клавдия Николаевна аккуратно завернула пачку в платок.
— Теперь все сытенькими будут. Тебе спасибо. Оно известно: добро добром возвращается, а зло злом.
— Лишь бы только деньги деньгами не возвращались! — Паша провел ладонью по бороде-щетке.
— Павел, ты можешь мне этот ящик дать? — голос Турусова задрожал.
— Да ради бога. Я и без стола привык, а от него другой пользы нет и не было.
— Только сам его потащишь! — добавил Радецкий.
— И потащу! — упрямо буркнул Турусов.
— Тогда у меня к вам тоже будет просьба, — немного замешкавшись, сказал Павел. — Тут надо вещи одни забрать…
— Какие вещи? — Турусов не отрывал взгляда от ящика.
— Там вещмешок с чем-то. И, как раз в пользу вам будут, лыжи. На них можно и ящик оттащить.
— А кому эти вещи отдать?
— Никому. Просто увезти отсюда, а там что хотите с ними делайте. В них наверняка что-нибудь интересное, может, деньги…
Турусов с недоверием покосился на Павла.
— Да не бойтесь. Это вещи одного из наших. Он просто не вернулся оттуда, где мы работаем. Уже месяц прошел. Обычай такой — если кто не возвращается больше месяца, мы его вещи отдаем кому-нибудь, кто здесь случайно. Ведь если такие вещи оставлять тут, их в конце концов распотрошат, и с этого может начаться воровство. Тут пока все по-честному, понимаете?
Радецкий кивнул. Турусов, оцепенев, слушал.
— А что, часто не возвращаются? — спросил Радецкий.
— Бывает.
— Сынок, чего там раздумывать, давай я заберу этот мешок! Может, там что пригодится потом?! — заговорила молчавшая до этого момента Клавдия Николаевна.
— Нет, мама. Ты не случайный человек. Ты сюда ехала, а они…
— Мы возьмем! — твердо произнес Турусов. Радецкий удивленно оглянулся на напарника.
Назад шли раза в три дольше. Турусов тянул ящик, укрепленный на двух сбитых поперечными планками лыжах, а Радецкий налегке, с одним вещмешком шагал позади. Клавдия Николаевна в последний момент решила еще на денек остаться, объяснила пальцами на снегу, как им выйти к поезду, и пожелала удачного пути.
К рельсам выбрались без затруднений, но поезда не было. Приударил мороз, время от времени с кедров, потревоженный ветром, слетал снег.
— Мы так тоже можем не вернуться, — припрыгивая, сказал Радецкий.
Турусов уселся на ящик и отвлеченно рассматривал рельсы, двумя параллельными линиями выступавшие из снега.
— Дождемся, наверно, — медленно произнес он.
— Чего-нибудь да дождемся, но жрать тоже надо. Ты, профессор, даешь прикурить! Когда все просто — у тебя сложности возникают, а когда время приходит за шкуру думать, — ты как вырванный зуб мудрости, на все тебе наплевать!
— Почему наплевать?! Мне не наплевать! Просто ящик тяжелый и я устал.
— Ящик… — Радецкий задумчиво выдохнул. — Надо проверить вещмешок, может, что из жратвы имеется.
Радецкий сунул руку. Что-то зашелестело, зашуршало. Он вытащил наружу пригоршню кедровых орехов и поломанную шоколадку.
— Маловато… и консервов нет, — он с грустью развел руками.
— Не умрем. — Турусов огляделся, остановил взгляд на вещмешке: — А вот в историю, должно быть, не попадем… как ни крути…
— Неправильное в тебе честолюбие. Не проболтался б я — так бы и ехал ради одной дороги. Тебе что, ты уже в том, что имел, разуверился, теперь ищешь то, в чем разуверишься позже! А у меня этих проблем нет. Я очки не ношу и поэтому все в нормальном цвете вижу. Я и в историю хочу попасть только потому, что люблю ее.
— Нет истории, — упрямо и тихо проговорил Турусов.
— Для тебя нет, да и тебя для нее тоже нет. А Герострат был? Думаешь, он не любил историю?! Еще как любил, если смог для нее всем пожертвовать… Погоди, ты еще сам Геростратом станешь. И не заметишь, как это произойдет! Как мой предок говорил: “Самое неожиданное для свидетеля — это когда за три минуты он превращается в обвиняемого!” Знаю, что тебе все это небезразлично. Ты просто позер, но, наверное, не понимаешь этого. Неужели ты хочешь стать Ивановым, чтобы потом где-то прогремело: “Один из Ивановых открыл потрясающую тайну!” А? Что, мало Ивановых прославлялось? А хоть один Турусов вошел в историю? То-то. А ведь есть в ней место и для тебя! Понимаешь, что есть?
— Я не все понимаю из того, что ты говоришь, — спокойно и четко сказал Турусов, поправляя очки.
— А-а, да, конечно. Профессор неосведомлен. Он случайно купился на тыщерублевую зарплату, а к ящикам у него просто половое влечение, новая форма патологии, особенно к четырехзначным цифрам… Не придуривайся, Турусов!
— О чем ты? — Турусов приподнялся.
— Я о том, что мы никогда не вернемся назад, и все лишь ради того, чтобы увезти подальше эти ящики, которые через много лет прославят нас. Я так и не знаю до сих пор: ты придуриваешься, будто тебе ничего не известно, или это действительно так…
— Я ничего не понимаю, не знаю…
— Спроси у вора: вор ли он… Ладно, у нас еще масса времени на разговоры, до самого замерзания.
Откуда-то издалека раздался паровозный гудок, и сразу стало теплее. Радецкий радостно задергал руками, стянул с головы ушанку, помял ее и снова нахлобучил.
Состав не спеша выкатился из-за поворота. Одинаковые вагоны, выкрашенные школьной коричневой краской. Некоторые с открытыми дверями. Зашипел, остановившись.
— В этот давай! — Радецкий ткнул рукой на ближайшую теплушку.
Через пару минут они сидели в совершенно пустом вагоне. Правда, вагон уже нельзя было назвать пустым: в нем находился ящик, вещмешок и сопровождающие. Если бы у них и не было этого груза — они все равно остались бы сопровождающими. Эта профессия — просто образ жизни. Они сопровождали бы друг друга, воспринимая один другого как груз, который необходимо доставить получателю.
