Роман Никитин - Пусть люди вымрут!
Разряженный купцом, Бабочка был диво как хорош. Тут вся жирность и маслянистость пригодились, ну просто пуфик пуфиком! Болтает что ручей, звенит и переливается, да и глазки такие услужливые-услужливые. Положительно, жил бы в Риме — взяли бы в трагики, такой талант пропадает!
Вот парочка подобралась к Жилю, тот обернулся и якобы случайно увидел Николя. Оно ж поди как нетрудно, башка заглавного над толпой как маяк над берегом! Николя тоже молодец, аж в лице изменился. «А ну, козел», − говорит, «иди сюда, паскуда жадная, почто ты…». И так далее, и тому подобное. Когда схлестнулись ребята, Себастьян уже аккурат за спиной девахи лоховской был, шагах в трех. Кулаки у Себа не велики, да и хитрым приемчикам, что Лези знает, не обучен. Но на этот счет другая хитрость имеется.
Себастьян нащупал в кармане ручку кастета, и решительно направился к девахе со слепым своим другом. Ишь, стерва, разряжена что твоя графиня. Шляпка белоснежная, поясок атласный… сейчас ты все шмотки-то и перепачкаешь, в портовой-то пыли.
С криками «А что ж вы делаете, дубины!» он бросился к дерущимся парням, и краем глаза заметил, что малахолец слепой растерянно башкой вращает, и не в сторону Николя с Жилем обернулся, а прямиком куда-то на Себастьяна. Поди ж, он что, и глухой еще? Как заглавный с близнецом тумаками обмениваются — даже рыбы под пирсом, наверное, слышат. А уж как матерятся — то и на небесах ангелы поди краснеют.
Ну, глухой и ладно. Еще лучше.
Себастьян поровнялся с дамочкой и несильно размахнулся кастетом ей в основание черепа. Часок поваляется, ну да что ж делать — судьба. С силой направил утяжеленный кулак зазевавшейся девке в затылок, но тут что-то щелкнуло, и Себ споткнулся. «Да что ж за невезение такое, господи», − успел подумать, падая на дощатый тротуар. А через секунду на него и вовсе затмение нашло.
− Ишь ты, какие хитрые, − подвел итог Флавий, рассматривая кастет.
− Хитрые-то хитрые, но глупые, − добавила Гизб и мыском сапожка пнула пухленького парнишку под ребра. Если бы не внимательность Флавия, лежать бы ей сейчас на месте этого парня. И хорошо, если бы отделалась сотрясением да шишкой. Кастетом и череп проломить легко.
Развели их вполне в духе портовых бандитов. Нагло, шустро и, главное, почти результативно. Двое задир, обменивающихся тумаками, дали деру едва Флавий подсек засранца автоклинком. Даже всей быстроты этого чудовищного оружия едва хватило чтобы уберечь девушку от удара по затылку. Дальнейшее уже сделала сама Гиза: и упавшего паренька в бессознанье увела, и метнувшегося прочь жирного торговца догнала и выключила.
«Вот оно, зачем ему ножичек чудесный, что Флавий своими глазами сквозь одежду заметил», − подумалось девушке.
Теперь оба бандюгана лежали на дощатом помосте, коим выстелен портовый рынок.
Двух других Флавий видел — это те самые бузотеры. Даже обычными глазами римлянин заприметил бы, что драка явно лубочная. Уж больно нежно обменивались ударами парни, явно не в полную силу. Не бьются так мужики, тем более за долг не отданный.
Скорее всего, были и еще учинители «развода», да только где их сейчас искать-то? Уж сидят где-нибудь, раны зализывают. Скрыться в рыночной толпе несложно. Тем более, в толпе возмущенной, шумящей и во всю свою многоглоточную дурь взывающую к порядку и закону.
И то, и другое не заставило себя долго ждать, появилось минуты через три. Со стороны пирса, словно броненосный корабль расталкивая могучей грудью живой океан, на место происшествия спешил представитель закона. Как он тут в Марселе называется — Флавий позабыл.
− Освободите место, все вон! − пыхтел крейсер, и окончательно уподобляясь морскому судну, засвистел в свистульку наподобие боцманской.
«Может быть, уйдем, пока не поздно?» − прозвучало в голове.
− Нет. У меня вопросы к этому пухленькому, − пробормотал Флавий якобы про себя, но Гиза замечательно услышала. С некоторых пор она могла слышать любимого всегда и везде, даже если между ними полгорода. Достаточно было Флавию перед обращением вслух представить в уме девушку. Саму же Гизу Флавий слышал разумом, когда она обращалась к нему мыслеречью — подарком подземного демона.
«Какие могут быть вопросы к разбойнику?» − удивилась девушка. − «Разве что последнее желание перед виселицей?».
− Лихие люди иной раз бывают полезны, родная. Я же тебе говорил, этот город серьезно болен, и я чувствую знакомый запах мертвечины, − ответил Флавий и добавил. − Странно, что ты до сих пор не ощущаешь. Тут все провоняло нашим другом Нламбой.
«Да, ты прав, я не чувствую. Но если так, то значит, Миландра перебросила нас прямо по следам негодяя. Это хорошо».
Последнее «хорошо» прозвучало настолько плотоядно, что Флавий сжал локоть своего «поводыря», призывая не кровожадничать свыше меры.
Представитель власти, которого, оказывается, здесь называли «городским человеком», или в оригинале полисмелом, решительно взошел на место преступления и уставился на два бездыханных тела.
− Что здесь произошло!? − прогудел полисмел, не выпуская свистульку изо рта.
Полисмел говорил на местном диалекте, сильно искаженной латыни, сдобренной приличной порцией чисто местных словечек. Из-за этого язык Рима напрочь потерял свою звучность и лаконичность. Тем не менее, понять галла было можно, а Гиза благодаря своим талантам немного заглядывать в голову собеседникам, могла свободно изъясняться с любым грамотным человеком на его языке.
− Что с этими господами, почему они лежат? — продолжал гудеть человек-пароход.
Толпа зевак держалась подальше от слепого мужчины и женщины-поводыря, но на вопрос представителя власти разрядилась целым океаном разных версий. Одна глупей другой, но то, что толстого торговца повалила на пол эта девушка − пальцы в сторону Гизы — признавали все.
Служитель дудочки, растерянно окинул взглядом хрупкую фигуру подруги Флавия. Потом лежащего толстяка. Потом снова Гизу, вернее, ее наряд — немалых денег сицилийский крой, изящная африканская шляпка и ажурные перчатки до локотка. Очевидно, слуга закона мог поверить во что угодно, только не в версию галдящей толпы.
− Мадмуазель, извините меня, но я требую пояснений, − смущенно обратился полисмел. − Свидетели, как вы видите, в один голос утверждают, что вы… пардон, что вам…
− Да, это я его, − решительно заявила хрупкая девушка-поводырь и даже притопнула ножкой в сапожке изящной белой кожи. − Я не терплю, когда моего мужа пытаются ограбить.
Заметив абсолютное непонимание в лице полисмела, Гиза решительно забрала инициативу в свои руки:
