Мэри Шелли - Франкенштейн
Я напряг ослабевшее зрение, чтобы разглядеть, что там такое, и из моей груди вырвался торжествующий крик: это были нарты, а на них мучительно знакомая мне безобразная фигура!
Надежда в одно мгновение согрела мое сердце, глаза наполнились слезами, которые мешали мне следить за демоном. Волнение мое было так велико, что я невольно разрыдался. Однако медлить было нельзя – пока я вглядывался в белую пустыню, одна из лучших моих собак пала от истощения. Я выпряг из постромок мертвое животное и досыта накормил оставшихся. А затем, передохнув в течение часа, что было совершенно необходимо, продолжил путь.
Нарты монстра все еще были видны на горизонте, и лишь на короткое время я терял их из виду, когда преодолевал нагромождения торосов. Расстояние между нами медленно, но неуклонно сокращалось, и после двух дней беспрестанной погони я оказался на расстоянии мили от своего врага. Сердце мое наполнилось ликованием.
И тут удача покинула меня. Я уже готовился настичь чудовище и схватиться с ним, когда поднялся ветер и началась подвижка льдов. Ледяное поле стало трескаться, в воздухе стоял громовой гул, там и тут открывались и закрывались разводья. И в эти мгновения я потерял след монстра, потерял окончательно и бесповоротно. А тем временем лед под моими ногами колыхался, как почва во время землетрясения, а ветер становился все сильнее, начиналась метель.
Я попытался было продвинуться вперед – и тут ледовое поле раскололось с невероятным грохотом. Я оказался на небольшой льдине, которую несло бушующее море, и с каждым часом она становилась все меньше. Смерть смотрела мне прямо в глаза.
Проходил час за часом; мои собаки гибли одна за другой, а сам я окончательно изнемог. В эту минуту я заметил ваш корабль, что сулило мне если не помощь, то, по крайней мере, некоторое продление жизни. У меня и в мыслях не было, что суда забираются так далеко на север, и я буквально онемел от удивления. Голыми руками я оторвал от своих нарт две доски и начал грести, пытаясь подогнать свой обломок льдины к неизвестному кораблю…
И сейчас я готов сказать вам то же, что и тогда, когда впервые поднялся на борт «Маргарет Сэйвилл»: если бы выяснилось, что вы идете курсом на юг, я был готов остаться на льдине, лишь бы не отказаться от надежды настичь чудовище. У меня всего лишь мелькнула мысль попробовать убедить вас дать мне вельбот, который имеется на каждом судне, и на нем продолжить погоню.
Но вы, к счастью, продвигались на север. И спасли меня в тот момент, когда я был на пороге смерти – из-за моего безнадежного положения и крайнего истощения всего организма. А смерти я по-прежнему страшусь, так как все еще не справился с задачей, за которую взялся.
И сейчас я жду не дождусь того часа, когда Элиза, мой добрый ангел, хранящий меня в ледяной пустыне, укажет мне путь к созданному мною чудовищу и я обрету столь желанный покой. Но что, если этого не случится и я умру, а монстр останется в живых? Капитан Уолтон, прошу вас – поклянитесь мне, что вы не дадите ему уйти, что отыщете его среди льдов и довершите месть за меня!
Не думайте, что я пытаюсь переложить на ваши плечи бремя собственной вины и долга. И все же, если мне будет суждено уйти раньше, а это исчадие ада встретится вам на пути, – не дайте ему скрыться и продолжать творить злодеяния! Знайте – это существо наделено красноречием и умеет обольщать словами, когда-то ему удалось убедить даже меня. Но не верьте его речам – душа этого создания так же ужасна, как и его внешний облик, она полна коварства и ненависти ко всему роду человеческому. Просто повторите про себя имена тех, кого он погубил: Уильям, Жюстина, Анри, Элиза. Не забудьте моего отца и меня самого. А затем вонзите свою шпагу в его черное сердце!
Мой дух или то, что останется от меня после смерти, будет витать рядом и укрепит вашу руку…
Глава 10
Падший ангел
1
На этом Виктор Франкенштейн закончил свой рассказ.
Пока длилась эта повесть, от которой у меня кровь стыла в жилах и волосы непроизвольно шевелились на голове, голос рассказчика временами прерывался и он надолго умолкал, словно охваченный приступом отчаяния. Его глубокие, полные муки глаза то вспыхивали негодованием, то затуманивались печалью, то вовсе угасали в такой беспредельной тоске, которая нам, обычным людям, вовсе неведома. Но он все-таки находил силы справиться с собой и продолжал говорить о самых кошмарных вещах совершенно спокойно, сдержанно и, я бы сказал, буднично.
Все, о чем он поведал, звучит вполне связно и производит правдоподобное впечатление. Еще больше меня убедили письма Феликса и Сафии, которые сохранились у Франкенштейна, и сам монстр, которого я видел мельком в подзорную трубу с борта корабля. В ту пору я ничего не знал о подоплеке происходящего, но это существо выглядело весьма странно и жутко.
Следовательно, рукотворное чудовище существует на самом деле. Я больше не могу в этом сомневаться, но удивлению моему нет границ. Я несколько раз пытался расспросить Франкенштейна о том, как создавалось его детище, но не добился от него ни слова.
– Вы, друг мой, должно быть, так и не усвоили урок, которым является вся моя судьба, – отвечал он. – Вы и вообразить не можете, как далеко может завлечь простое любопытство. Лучше молчите, слушайте повесть о моих бедствиях и берегитесь накликать нечто подобное на себя!
Узнав, что я записываю его рассказ, Франкенштейн попросил у меня тетрадь с записями, перечитал их и в некоторых местах внес исправления и дополнения. В особенности это касалось той части, где я попытался передать его разговоры с монстром.
– Уж если вы решили сохранить мою историю, – сказал он, – я хотел бы, чтобы она дошла до потомков такой, какой была на самом деле, без всяких искажений и упрощений.
В течение целой недели я изо дня в день слушал эту повесть – настолько странную, что даже самое изощренное воображение не смогло бы создать нечто подобное. Завороженный рассказом моего случайного гостя и силой, исходящей от его личности, я с жадностью впитывал буквально каждое слово. Иногда мне хотелось хоть чем-то утешить его, но я не знал чем. Что значат радости жизни для того, кто лишился всего, в том числе и надежды? Все, что у него осталось, – это стремление к поставленной цели и вера в то, что смерть принесет ему покой и общение с близкими.
Он действительно верит в то, что они являются к нему из иного мира, и эта вера настолько глубока и серьезна, что ее невозможно подвергнуть сомнению.
Однако история жизни и несчастий Виктора Франкенштейна – не единственная тема наших продолжительных бесед. Этот человек поразительно глубоко образован и во всех областях знания обнаруживает необыкновенные познания и меткость суждений. Он умеет говорить ярко и убедительно, живо и трогательно, и его слова западают в душу. Какой необыкновенно привлекательной личностью, должно быть, был господин Франкенштейн в дни своей юности, расцвета ума и таланта, если сейчас, когда он отдал все силы многомесячной погоне за чудовищем, Виктор производит впечатление человека непоколебимого достоинства и даже, я бы сказал, величия.
