Владимир Колотенко - Стена плача
Я даже не оглядываюсь на берег, хотя Юля вполне могла бы быть мне царицей! Посейдонихой! Или царевной...
Пригласить? Пригласить Юлю царствовать вместе со мной я не решаюсь: мало ли что может в море случиться. Вдруг заблудшая какая акула... Или кит, или кит!..
Солнечные блики... Слепнешь не только от бликов, но и от царских владений. Боже, им же конца не видно!.. Правда, в это царское черное логово, что разверзлось под самим тобой, смотреть мне не хочется. Я не трус, но зачем же... Нет, не хочется... Мне вполне хватает и надводного тёмно-синего мира с белыми, как чаячий пух, кружевами, исчезающей, как мыльный пузырь, снежно-белой, как снега Килиманджаро, холодной пены!
Вполне!..
Впору ликовать!..
Мне захотелось даже, чтобы Юля донырнула сюда или доплыла...
Мысль о Юле повернула мою голову лицом к берегу. Юлю я не увидел, только цветистый зонтик, под которым она, видимо, пряталась от палящего солнца. Её кожа не терпит загара. Я помахал острову и качающемуся на волнах раскрашенному граффити катерку - всем привет! А кому ещё? Вон тому, одинокому, как и я деревцу?
В ответ - ни ни-ни...
Ни-ни так и ни-ни! Не орать же ором, побеждая шум прибоя, чтобы Юля меня услышала
Шум прибоя едва доносился... Это даже не шум уже, признал я, а какой-то гул: ууупп, ууупп...
Я оглядел горизонт, где небо сливалось с морем... Может, парус какой забелеет. Или белый-белый, как айсберг, теплоход-пароход... Пусто! Хорошо хоть Юля рядышком - родная живая душа. Вот тебе и одиночество!
Тишина абсолютная! Точно такая, как абсолютный ноль! Если не брать во внимание этот гул.
Хоть бы чайка какая... уронила пёрышко...
Правда, ветерок... Кажется, ветерок... Вот только, кажется, разве что слабый ветерок...
Даже самолёты здесь не летают.
Целых полчаса абсолютного одиночества! Если не целый час!
Блаженство! Спасибо, море, спасибо, Крит и Христианис!.. Юля-таки молодец! Спасибо, Йййюююууушенька!..
С одиночеством, вскоре решаю я, надо расставаться, как с деньгами - легко и непринуждённо.
Что ж! Снова минуты три сумасшедшим кролем. Чтобы согреться. Затем брассом... Трубку в зубы и к берегу. Легко и вальяжно... Царь! Очки можно поднять на лоб, да и трубка уже не нужна. Я сую её в плавки сбоку...
Водные качели, полный кайф...
Я плыву...
Юлина голова выглянула из-за камня. Юля махнула мне рукой, я тоже её поприветствовал и она, как потом оказалось, продолжила читать своего Шри Шримад Бхактиведанты Нараяны Госвами Махараджа.
Сил у меня было полно! Я мог бы повернуть снова в бескрайнее море, но мне было лень закусывать трубку, надевать очки... Я мог просто лежать на спине, пока Юля не дочитает своего Махараджа. Мне не хотелось разрушать и её одиночество. Вот я и болтался в воде, как...
Шевеля только ногами...
Медленно подплывая...
Качаясь, как в гамаке...
И вот уже - рукой подать...
Я завис поплавком в надежде нащупать дно, но его не было. Зато откат волны бережно вернул меня снова в море... Что это значило? Ничего особенного! Надо было со следующей волной рвануть снова к берегу. Я рванул, но дна не было, и новый откат уже новой волны повторил действие предыдущей. Что ж!.. Значит, я мало ел каши. Следующая моя попытка тоже не увенчалась успехом. А до берега уже можно было по-настоящему дотянуться рукой. Но не ногами. Дна по-прежнему не было и в помине. Значит, - берег крут. Я, входя в воду, прыгнул с камня, и вот теперь осознал и это - берег крут. Ага, значит так... Не звать же Юлю на помощь! А кого звать?! Да и нужна мне ваша помощь! Дыхание, правда, участилось, но сил в жилах было ещё предостаточно! Предостаточно для чего? Я даже рассмеялся, подумав, что не смогу выбраться на берег. Смех смехом, а волны, одна за другой игрались со мной, как кошки с мышонком.
Надо отплыть от берега, лечь на спину, отдохнуть. Главное - восстановить дыхание!
Лежу!
Небо, бездонное небо!
А вот и самолёт!
Ну и забрался!
Белое блестящее перышко, белое как чаячий пух! И - ни звука!
Лежу, любуясь...
Вокруг белые буруны-буруны... Я заметил, что их стало больше, и они чаще и чаще роились вокруг меня... белые-белые, исчезающие так быстро, что не успеваешь даже глазом моргнуть.
И этот гул, этот гул... Волна за волной, волна за волной... Будто эти волны выполняют свою работу... Как на конвейере: ууупп... ууупп...
Раздышался. Значит, снова в бой! Вот сейчас я тебя и возьму!
Бой с прибоем, как с тенью!
Первую и вторую волну пропускаю... Третья, вот она третья...
Я просто весь закипаю, напрягаю все свои мышцы и мускулы, весь свой пыл, всю свою мужскую отвагу - вперёд!..
И опять эта третья волна, смеясь, смывает меня в свое ликующее море. Как дерьмо с унитаза! Надо же!..
И следующая попытка - безуспешна.
Никогда ещё вода, всегда так легко протекающая сквозь пальцы, теперь не была таким свирепым моим врагом! Восстала против меня! Встала дыбом, как конь!.. Чем, собственно, я ей не пришёлся по вкусу?
Ни единой мысли, зачем я здесь!
Ну, уж не, так дело не пойдёт...
Я как раненый зверь набрасываюсь на четвёртую и на пятую, и на шестую... Захлёбываясь и хлебая... Хлебая и хлебая... И потом уже сбиваюсь со счёта, и потом уже понимаю, что тону, что тону, что все силы кончились, что никаким усилием воли и никаким напряжением напрочь выхолощенного этими ненасытными волнами моего смелого тела, мне не...
Вы хоть раз в жизни тонули?
Тот, кто испытал это хоть один раз...
Никогда ещё я не испытывал такого жуткого страха!
Кричать?! Звать на помощь?!
Мысль о Юле стала последней...
Я и закричал, но никто уже крика моего слышать не мог.
Да, и ещё одна мысль меня рассмешила - я иду в царство Нептуна! Царь!..
Больше мыслей не было...
Были только глаза...
Её глаза... О, Господи, какие это были глаза!.. Я провалился в них, как в Царство Небесное... Как вознёсшийся в Небо Иисус...
Она держала меня за руку...
Мы шли по влажному серому песчаному дну, по бокам были громады бушующей водной стихии - вода стояла с обеих сторон стеной, как во время цунами, мы шли, держась за руки, по узкому проходу, шириной только в два наших тела, а по бокам были высокие до самого неба, водные стены, зелёные как бутылочное стекло, сквозь которые я видел всю толщу волнующейся воды, где косяками ходили золотые рыбки и золотые и жёлтые, и красные, и серебристые, и скаты, и морские коровы, и морские звёзды с ежами, и дельфины парами, и акулы, и даже, кажется, был один кит... Я как бы попал в Дубайский аквариум, тот, что... Нет, мы шли как сквозь ту самую, расступившуюся перед нами, прореху в водах Красного моря, которая привела тех евреев в ту их землю обетованную...Домой... Ну, вы знаете эту историю с исходом евреев из плена. А вверху было белое небо, даже не белое, а какое-то слегка фиолетовое, звонко-нежно-фиолетовое, бесконечно высокое, просто безмерно, усеянное пшеном белых, как подснежники, звёзд, а её рука была в моей, но было ясно, что не я её веду сквозь эту толщу воды по тонкому коридору, а она, а она ведет и ведёт меня, и идём мы куда-то вверх-вверх, поднимаясь всё выше и выше, смело и уверенно приближаясь к этому небу с белым пшеном, не я, а она тянет меня за собой, как щенка на поводке, будто я маленький-маленький, а она - мой поводырь...
Дама с собачкой!
- Смелее, - говорит она, - не бойся...
Вот-вот: голос, голос... Я узнал этот голос! Этот низкий сухой скупой режущий голос: «не бойся...».
Будто я такой уж трусливый.
Таким голосом, подумал я, можно замораживать воду. И воду, и воздух, и небо, и море...
Мне показалось, что я покрываюсь изморосью.
А пахнет она - небом...
Кто-нибудь знает, как пахнет безмерно высокое, слегка фиолетовое и с белыми такими, белыми как та Афродитова пена, звёздами небо?
Да никто!
Некоторые любопытные рыбёшки иногда выпрыгивали из этой водяной стены, словно пропрыгивали сквозь стекло, падали под ноги и беспомощно трепыхались у наших ног, и тогда она (я не знал, как мне её называть!) наклонялась, бережно брала рыбку и возвращала дурёху домой, в воду, пронзая стену воды рукой по самый локоть...
Акулы были ручными, но мне нечего было им дать: руки были навек пусты.
Да-да, этот запах... Я даже вдохнул глубоко, чтобы насладиться этим запахом... Я его узнавал-узнавал...
Никто другой не смог бы его узнать.
Вот так шаг за шагом мы и преодолевали этот водный коридор, всё глубже дыша и не уставая, подъём не настолько был крут, чтобы чувствовалась одышка, и мы молча, я за нею, идём и идём, и идём аж пока не выходим на берег, камни которого просто впиваются в мои нежные ступни... Больно аж!..
- Вот и всё, - сказала она, улыбнувшись, - живи...
Живи!..
- Что, - спросил я, чумея от избытка воздуха, - что ты сказала?!
Живи!..
Она великодушно разрешала мне жить! И едва у меня восстановилось дыхание, я тотчас заорал:
