Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера
— Слава тебе, Птааг, — пробормотал Мюллер.
При упоминании светлого бога цветок дернулся и послал в мозг Лаймы импульс неодобрения.
Мюллер ласково улыбнулся и воскликнул:
— Лайма, как я рад тебя видеть! Я о тебе столько думал… Все эти годы…
— Извини, Мюллер, — сказала Лайма. — Мне недосуг, тороплюсь.
Лицо Мюллера вытянулось, он напомнил Лайме собаку, которую неожиданно отругали. Какой он жалкий, когда строит такую морду, за прошедшие годы Лайма забыла, каким Мюллер бывает, да что там бывает, он почти что всегда дурной и унылый, просто память старается сохранять хорошее и забывать плохое, вот и кажется, что старые друзья все из себя такие великолепные…
— Может, как-нибудь… поужинаем? — спросил Мюллер.
— Обязательно, — улыбнулась Лайма. — Как-нибудь обязательно поужинаем. Пока, Мюллер!
Она пошла прочь, взгляд Мюллера буравил ей затылок, но она не обернулась, хотя и хотелось. Не потому, что передумала обрывать знакомство, совсем нет, просто цветок сообщил ей, что цель ее путешествия где-то рядом, чуть ли не на этом самом перекрестке. Надо выбрать из толпы нужного человека и коснуться его цветком, и этот человек станет тем самым воплощенным разрушителем, Оменом, который запустит последний отчет, и миру останется стоять пятнадцать лет, а потом всему придет конец. Стоп!
Лайма остановилась и обернулась. В десяти шагах от нее стоял Мюллер и смотрел на нее. А красный цветок в прическе Лаймы указывал на него, потому что этот дурачок невзначай коснулся цветка, когда Лайма целовала его в щеку, дуреха! Что она натворила!
Мюллер сделал серьезное лицо и подошел к ней. Справа и слева зашевелились неслышные тени, это приблизились телохранители, почуявшие повисшее в воздухе напряжение. Мюллер щелкнул пальцами, один телохранитель споткнулся на ровном месте, другой выронил меч. Лайма вскрикнула.
— Не бойся, — улыбнулся Мюллер. — Это Птааг помогает. Ты, наверное, подумаешь, что я сдурел, но я все равно скажу. Все эти годы я столько думал о тебе, ты мне снишься не каждую ночь, конечно, но все равно так часто, так часто… Я всегда был застенчив, никогда не мог ясно сказать… Ой…
Последний возглас был вызван тем, что взгляд Мюллера упал на руку Лаймы, где сверкало обручальное кольцо.
— Я вдова, — быстро произнесла Лайма.
И сразу покраснела, потому что поняла, что произнесла эти слова слишком быстро, неразборчиво и слишком… гм… заинтересованно. Неужели ей действительно понравился этот парень? Стоп! Какое к чертям понравился?! Она коснулась его проклятым цветком, прокляла и его, и весь мир заодно, потому что запуталась… да кого волнует, отчего и почему?! В школьном учебнике она читала про последний грех, но могла ли она представить себе, что совершит его сама лично, и не с какой-нибудь важной целью, а просто так, по дурости! Боги, за что?!
— Прости, — сказал Мюллер. — Я не подумал… прости… Я такой дурак…
Он отвернулся и пошел прочь. Лайма смотрела ему вслед, и в глазах ее стояли слезы. Это не были слезы горя или слезы отчаяния, это были слезы равнодушия, такие, оказывается, тоже бывают. В считанные мгновения весь ее мир разрушился до основания, все утратило смысл, выхолостилось, и сама она стала как глиняный голем, наподобие того, которого оживляли на предпоследнем шабаше, пустая и равнодушная она стала, один только ничтожный кусочек души оплакивал эту участь. Очень-очень маленький кусочек. Совсем ничтожный.
— Прошу простить, госпожа, — сказал телохранитель.
— Прошу простить, госпожа, — отозвался эхом другой. И добавил: — Это, наверное, колдун.
— Это не колдун, — сказала Лайма. — Это хуже. Все, прогулка окончена, идем домой.
3
До недавнего времени городская стража Палеополиса пользовалась дурной славой. И в нижнем, и в верхнем городе любили рассказывать анекдоты про жадных и глупых стражников, и анекдоты эти были недалеки от истины. Действительно, стражники в массе своей глупы и жадны, так бывает в любой профессии, которая не слишком прибыльна и не уважается в обществе. Но в последние годы многое изменилось.
Первым шагом к новому порядку стал указ о запрете наркотиков. Раньше стражники преследовали только явных уголовников, но теперь каждый десятый житель Палеополиса имел основания опасаться преследований. А где опасения, там взятки, а где взятки, там уважение и престиж. Потом кто-то догадался, что наркотик можно не только изъять у наркомана, но и подбросить обычному жителю, и пусть откупается либо доказывает суду, что не преступник. И когда эта практика стала общепринятой, обыватели перестали презирать стражников, а стали уважать и бояться. Говорят, в какой-то момент общественное неудовольствие достигло императорских ушей, и владыка мира отписал в кабинет министров распоряжение, чтобы разобрались и приняли меры. Но тогда как раз столицу заполонили раставедьмы, император оценил масштаб угрозы, отозвал вышеупомянутое распоряжение, и наоборот, приказал содействовать городской страже в ее нелегком труде, ибо другого пути борьбы с заморским колдовством в природе не существует.
На первый взгляд, раставедьмы ничего плохого не делают. Легкие наркотики, умеренный разврат, ночной шум — даже по самым драконовским законам это тянет на небольшой штраф, не более того. То, что черножопые суки приносят заморское беззаконие на место традиционных нравственных ценностей — это на первый взгляд кажется совершенно незначительным. Светлые боги или темные — простому человеку все едино, лишь бы помогали в повседневных делах, а если не помогают, молитва в любом случае полезна душе, даже если бог не расслышал. А что на каждом шабаше ведьмы призывают в мир Омена Разрушителя, и стоять миру осталось по их собственным словам пятнадцать лет — этого обывателю не понять, он так далеко в будущее не заглядывает. Но император должен думать не только о ежедневных делах, но и о государственной безопасности.
Первоначально предполагалось, что ведьм будут преследовать в открытую, не скрываясь. Император издал указ, объявил растаманское движение вне закона, а пойманных с поличным повелел убивать на месте без суда и следствия. На вторую ночь после оглашения указа был намечен шабаш, его превратили в кровавую баню. Казалось, черная угроза вот-вот исчезнет, но нет, неожиданно выяснилось, что семя чужеродной религии уже успело дать первые всходы, уже появились белокожие девушки и женщины, открыто называющие себя ведьмами, и не все они бедные и ничтожные, хватает среди них богатых и знатных, кого просто так не казнишь. Поняли это, к сожалению, слишком поздно, уже когда успели замочить одну виконтессу, а изуродованный труп не спрятали, а наоборот, вывесили на улице, идиоты, в устрашение. Ну и устрашили сами себя в итоге, дебилы.
