Сборник - Фантастика, 1991 год
– Все это безумно интересно, и я рад, что моя студенческая программа распознавания пригодилась,- промямлил Холмов,- но в чем моя задача, я не понимаю, хоть к стенке ставь.
– Эх, молодость,-подмигнул Христофор,-не видишь: я же действую по наставлениям Козьмы Пруткова -не козыряй, не козыряй, не козыряй… Козыряй! Так вот -о самом главном.
Христофор вскочил настолько резко, что взвизгнули пружины хитрого анатомического кресла. Он выпрямился, подтянул живот и величественным жестом запахнул воображаемую мантию. Полуприкрыл глаза, отчего они превратились в щелочки, и начал вещать утробно:
– Начало двадцать первого столетия ознаменовалось величайшими научными открытиями в области вечных вопросов бытия человеческого: Жизни, Смерти, Времени и Пространства.
Тут же сбросил маску, сел, отодвинул тарелку с желудями.
– Вот что, Ростислав,- жестко сказал он,- мы столкнулись с явлениями непонятной природы, а в непонятном всегда таится угроза. У тебя с Ольгой-то как?
Холмов никак не мог привыкнуть к зигзагам, к броскам мысли Христофора и молчал. Оказывается, Шулун изучал его и знает даже интимную сторону его жизни.
…На Ольгу он “положил глаз” еще на первом курсе, да и не он один.
Безупречно сложенная миниатюрная платиновая блондинка своими распущенными по плечам волосами притягивала взгляды аудитории.
– Так насколько у вас серьезно? - требовательно повторил вопрос Христофор.-Я не ради праздного любопытства интересуюсь. Тут у нас один товарищ во время экспериментального информационного путешествия пережил такой шок, что еле откачали. Поэтому лучше сразу предупредить.
При этом Шулун ловко оттолкнулся ножкой и завертелся в кресле волчком.
“А шеф-то - сложный человек”,- вывел про себя Холмов. Его отношения с Ольгой определились вчера, когда она сама пришла в его холостяцкую квартиру. И осталась на ночь.
– Мы конкретно еще ничего с Ольгой не решили,- выдавил он из себя, когда Христофор затормозил кресло,- юридически я свободен.
– Это хорошо. Ты, конечно, знаешь, что время - форма движения материи. Время относительно и является функцией скорости и информационной энтропии. До поры все это было чистой теорией, но когда мы задействовали сверхмощный компьютер,-Христофор похлопал ладонью по серебристому кубу,-начались заметные проявления информационной природы времени. Понимаешь, о чем речь?
– Естественно. Когда в старину экспериментировали с маломощными химическими элементами и получали от них мизерный электроток, невозможно было судить об электросварке, о дуговых электролампах. А когда Петров собрал огромную батарею, электрическая дуга показала себя во всю силу.
– Нет, я в тебе не ошибся - голова работает как надо! - похвалил Шулун.-Все ты раскусываешь с лету. Именно: количество переходит в качество. Точно так же относительность времени проявляется лишь при околосветовых скоростях, а его информационные свойства - при гигантском сжатии обрабатываемых массивов данных. Но есть и негатив…
Он наклонился к Холмову, заставил и того пригнуться, и только после этого свистяще зашептал, будто речь шла о заговоре:
– Еще глубоко в двадцатом веке были известны неопровержимые факты пребывания на Земле представителей высоких цивилизаций. Грешили на инопланетян, но потом так же неопровержимо доказали: сие даже теоретически не мыслимо. Теперь забрезжила идея иного плана. Не были ли это посланцы из далекого будущего? А их, понимаешь, отлавливали сетями, пускали самонаводящиеся ракеты. Выводы делай сам.
Глава 3
“Я, нижеподписавшийся Холмов Ростислав Иванович, младший научный сотрудник лаборатории проблем искусственного интеллекта, даю настоящую расписку в том, что получил инструктаж по технике безопасности и полностью осведомлен о возможных опасных для здоровья и жизни последствиях испытаний информационно-временной человекомашинной системы “Каппа”, а также в том, что дал добровольное согласие на личное участие в указанных выше испытаниях”.
– Все? - спросил Холмов, кончив писать.
– Почти. Пиши дальше: “Устройство аварийного возврата в текущее время получил”.
– Но я ничего не получил.
– Пиши, сейчас получишь. И дату не забудь: 2 сентября 2011 года. Расписался?
Шулун сложил листок в папку и папку убрал в портфель, а из портфеля достал микрокалькулятор самой примитивной модели.
– А ты молодец,- вертя калькулятор в руках и без обычного ерничания заговорил Христофор,-я в тебе не ошибся. Знаешь, все ученые делятся на категории. Есть такие дуболомы, как твой оппонент непотопляемый Федоров, заслуженнейший деятель и науки и техники враз. Я читал его последнюю монографию - это позорище, на восемьдесят пять процентов плагиат. Отнес нашему заму по науке, тот высказался так: “В монографии Федорова много нового и правильного. Но все правильное не ново, а все новое неправильно”. Категория вторая - талантливые чудаки, неудачники.
– Невеселая картина,- мотнул головой Холмов,- а что же третья категория?
– Скажу. Только возьми эту штуку и запомни: если почувствуешь неладное - грозящую опасность, например, или потерю ориентировки во времени, немедленно включай. В корпус калькулятора вмонтировано устройство перевода системы в нуль, для аварийного сброса всех программ. Давай введем твой персональный код. Скажем, РХ и год рождения. Ты с какого?
– Девяносто первого. В январе появился на свет.
– Чудно, уж тут не забудешь ни при каких обстоятельствах: РХ 1991. Готово. Бери свой информационный спасательный круг. Товарищ, который работал здесь до тебя, его не имел.-Христофор встал и с плохо скрытым облегчением потянулся.
– А третья категория? - напомнил Холмов.
– А третья категория - это мы. Я и мне подобные. Устройство наших голов не позволяет открывать новое, зато мы умеем разбираться в людях и имеем нюх, верхнее чутье на талант.
Холмов тяжело вздохнул: - Хочу довести до ума свой алгоритм.
Христофор преобразился, засиял своей беззаботной улыбочкой.
– Ну и умница,-с чувством пожал он руку Холмова.-Как говорил Наполеон, главное - начать сражение, ввязаться в бой. Я поехал в главное здание. В конце дня навещу, обсудим итоги.
Едва Шулун закрыл за собой дверь, Ростислав включил аппаратуру для прогрева и с помощью таймера поставил на исполнение контрольные тест-программы. Серебристый куб отозвался легким гудением. У Холмова было минут десять свободных. Он поднес кресло к нижнему скату, с кресла, поднатужившись, открыл фрамугу и вылез на крышу.
Здесь было чрезвычайно приятно и открывались неожиданные ракурсы.
“Христофор не так уж плох -по крайней мере, не какой-нибудь темнила”,-размышлял Холмов, вглядываясь в аспидные блестящие грани угловой башенки на соседнем доме бывшей кампании Зингер.
