Майкл Крайтон - Восходящее солнце
«Почти что так», согласилась она. «Палата реанимации для видео.» Она вытащила одну ленту, вставила другую и включила ее. «Упс! Вы говорите, материал оригинальный? Неверно. Эти ленты являются копиями.» «Как вы узнали?»
«Потому что мы видим сигнатуру намотки.» Тереза склонилась над приборами, уставившись в следы сигнала, и занимаясь тонкой настройкой с помощью ручек и кнопок.
«Мне тоже так кажется», сказал Сандерс и повернулся ко мне. «Понимаете, по самой видеокартинке трудно определить копию. Старое аналоговое видео испытывало некоторую деградацию сигнала в последовательных копиях, однако в цифровых системах, вроде этой, разницы совсем нет. Каждая копия буквально идентична оригиналу.»
«Тогда как вы можете определить, что ленты скопированы?» «Тереза смотрит не на картинку», сказал Сандерс. «Она смотрит на сам сигнал. Даже когда мы не можем определить копию по самой картинке, мы все-таки можем установить, что картинка записана не с камеры, а с другого проигрывателя.»
Я покачал головой: «И как же?»
Ответила Тереза: «Это связано с тем, как записан сигнал в первые полсекунды ленты. Если записывающий видеорекордер стартовал прежде проигрывающего, то появляются легкие флюктуации выходного сигнала, когда стартует проигрывающая машина. Это функция механики: мотор проигрывателя не может мгновенно набрать скорость. Для уменьшения эффекта в проигрывающей машине вставляют специальные электронные цепи, однако некоторый интервал набора скорости существует всегда.»
«И вы обнаружили именно это?»
Она кивнула: «Это называется сигнатурой намотки.» Сандерс продолжил: «Но этого никогда не бывает, когда сигнал приходит прямо с камеры, потому что в камере нет движущихся частей. Камера всегда мгновенно набирает скорость.»
Я нахмурился: «Значит, эти ленты являются копиями.»
«А что в этом плохого?», спросил Сандерс.
«Не знаю. Но если они скопированы, то их можно было и изменить, верно?» «Теоретически, да», сказал Сандерс. «На практике, следует очень внимательно посмотреть. И весьма трудно утверждать это наверняка. Ленты происходят от японской компании?»
«Да.»
«Накамото?»
Я кивнул: «Да.»
«Откровенно говоря, я не удивлен, что они вам дали копии», сказал Сандерс. «Японцы чрезвычайно осторожны. Они не очень-то доверяют посторонним. И, находясь в Америке, японские корпорации чувствуют себя так, как мы чувствовали бы себя, занимаясь бизнесом в Нигерии: они считают, что окружены дикарями.»
«Эй», сказала Тереза.
«Извини», сказал Сандерс, «но ты понимаешь, что я хотел сказать. Японцы чувствуют, что нас надо терпеть. Терпеть нашу глупость, нашу медлительность, идиотизм, некомпетентность. Они становятся перестраховщиками. Поэтому если ленты имеют хоть какую-то юридическую значимость, то последнее, что они сделают, это отдадут оригиналы полисменам-варварам, вроде вас. Нет, нет, они дали вам копию и сохранили оригиналы на случай, если он понадобится им для защиты. Полностью осведомленные о нашей отсталой американской видеотехнологии, они уверены, что вам никогда не обнаружить, что это всего лишь копия.»
Я нахмурился: «Сколько времени заняло бы сделать эти копии?» «Не долго», сказал Сандерс, покачав головой. «Таким способом, как их сейчас сканирует Тереза, по пять минут на ленту. Могу представить, что у японцев это получилось гораздо быстрее. Скажем, по две минуты на ленту.» «В таком случае прошлой ночью у них была масса времени, чтобы сделать копии.»
Пока мы беседовали, Тереза продолжала перетряхивать ленты, рассматривая начало каждой. Как только появлялась картинка, она смотрела на меня. Я отрицательно качал головой, ибо все они были с других камер безопасности. Наконец, появилась первая из лент с сорок шестого этажа, знакомый облик офиса, который я видел прежде.
«Вот эта.»
«Окей, начнем. Переведем ее в VHS.» Тереза запустила первую копию.
Лента мчалась вперед на бешеной скорости, картинка неслась и шла полосами.
На боковых мониторах нервно извивались и корчились сигналы.
Она спросила: «Это как-то связано с убийством прошлой ночью?»
«Да. Вы знаете об этом?»
Она пожала плечами: «Видела в новостях. Убийца погиб в автокатастрофе?»
«Верно», сказал я.
Она отвернулась. В три четверти она смотрелась поразительно красиво, высокая линия скулы. Я подумал, что плейбой Эдди Сакамура мог бы ее знать. Я спросил: «Вы его знали?»
«Нет», сказала она. И через секунду добавила: «Он был японец.» В нашей маленькой группе возникла еще одна неловкость. Похоже, было что-то такое, что Тереза и Сандерс знали, а я нет. Но я не понимал, о чем же спросить. Поэтому смотрел видео.
Еще раз я видел, как по полу движутся солнечные лучи. Потом в комнате зажглись огни и персонал офиса поредел. Потом этаж совсем опустел. А потом на большой скорости появилась Черил Остин, за которой последовал мужчина. Они страстно поцеловались.
«Ага», сказал Сандерс. «Это оно?»
«Да.»
Наблюдая за дальнейшим, он нахмурился: «Вы хотите сказать, что убийство записывалось?»
«Да», ответил я, «даже несколькими камерами.»
«Вы шутите.»
Сандерс замолк, следя за течением событий. На полосатой высокоскоростной картинке было трудно разглядеть больше, чем основные события. Два человека двинулись в конференц-зал. Внезапная борьба. Силой прижатая спина на столе. Внезапный отход в сторону. Торопливый уход из комнаты.
Никто не говорил. Мы все смотрели ленту.
Я глянул на Терезу. Лицо ее было отсутствующим. В очках отражалась картинка.
Эдди миновал зеркала и вошел в темный коридор. Лента крутилась еще несколько секунд, потом кассета выскочила.
«Первая. Вы сказали „несколько камер“. Сколько именно?»
«Мне кажется, пять», ответил я.
Она отметила первую кассету липучей меткой, вставила вторую ленту в машину и начала еще одно скоростное копирование. Я спросил: «Эти копии точные?»
«О, да.»
«Они легальны?»
Сандерс нахмурился: «В каком смысле легальны?»
«Ну, как улики, в суде…»
«О, нет», сказал Сандерс, «судом эти ленты приняты бы не были.»
«Но если это точные копии…»
«Точность к делу отношения не имеет. Все формы фотографических улик, включая видео, больше в суд не допускаются.»
«Я не слышал об этом», сказал я.
«Такого еще не было», сказал Сандерс. «Закон недостаточно ясен. Но все к этому идет. В наши дни все фотографии подозрительны. Потому что теперь, с приходом цифровых систем, их можно изменить безупречно. Безупречно. И это нечто новое. Помните, как в прошлом русские удаляли политиков с фотографий, сделанных Первого мая? Это всегда была топорная работа – вырезай и ретушируй – и всегда можно было заметить, что что-то тут делалось. Забавное пустое пространство между плеч оставшихся людей. Или на задней стене не совпадал оттенок. Можно было заметить работу ретушера, пытавшегося загладить повреждения. В любом случае, заметить было можно, и даже очень легко. Было просто видно, что картинка изменялась. И вся работа шла на смех.» «Помню», сказал я.
