Владимир Контровский - Трудно быть богом обитаемого острова
Странник ждал, и дождался: через две минуты после разговора с Каммерером в его кабинете появился секретарь-адъютант Фанк, взъерошенный и встревоженный.
— Докладываю, Экцеленц: в дополнение к трём официальным зонам пси-излучения — лагеря военнопленных на Голубой Змее, госпиталь профессора Зефа и окрестности Святого Города — наши детекторы пси-поля зафиксировали ещё одну, четвёртую зону, нелегальную. Зона создана семнадцатью башнями, находящимися в непосредственной близости к столице и стоявшими в «горячем резерве». Семнадцать башен ожили — они ретранслируют излучение от неизвестного источника, являющегося эпицентром нелегальной зоны. Мощность этого источника невелика — поэтому мы не сразу его засекли, спектр излучения — классический, внушение-мотивация. Форма поля — вытянутый овал, протянувшийся от предместий столицы до Святого Города. Толпу религиозных фанатиков гонят излучением, Экцеленц.
«Ну вот, — подумал Странник, — что и требовалось доказать. Маломощный генератор — это или ещё один «утерянный» передвижной излучатель, или самоделка. И операторы там у них не слишком высокого класса — поднять весь город они не смогли. А может, этого и не требовалось, и вся эта толпа — всего лишь отвлекающий маневр? Что ж, теперь мой ход».
— Координаты эпицентра?
— Установлены, Экцеленц.
— Платформу с излучателем к вылету. Командовать операцией буду лично. Капитана Итарру ко мне.
* * *— Боги молчат, Мак? — тихо сказала Рада, и Максим не одёрнул её за «сказочность» — он был слишком ошеломлённо случившимся. Что за ерунда, лихорадочно соображал он, ведь я всё сделал правильно, и всё в порядке. Почему, почему нет излучения, что случилось? Он быстро проверил все индикаторы и обомлел: индикатор базисного потока показывал «ноль», и его фоновая подсветка погасла. Подача энергии с орбиты прекратилась — не из чего было лепить пси-поле, способное принять любую заданную форму и спектр. А ведь только что, секунду назад поток был, Максим хорошо помнил показания приборов — стандартное поле-заготовка присутствовало. А теперь его нет, и Город Просвещения беззащитен, массаракш-и-массаракш! Техническая неполадка? Или… Или сработала орбитальная блокировка, вот так взяла вдруг и сработала, сработала сама по себе? Техника Земли надёжна, однако абсолютно безотказной техники нет, и быть не может, а по закону подлости отказы происходят именно тогда, когда вред от них будет максимальным. Нет, канал блокировки неактивен… Но в чём тогда дело? Упали все спутники, упали и сгорели в атмосфере? Нет, так не бывает.
— Тогда я пошла, — спокойно добавила Рада.
— Куда? — Максим поднял голову.
— А вот туда. Посмотри на экраны, Мак.
И он посмотрел.
…На Город Просвещения хлынула серая волна. Она была серой не по цвету одежды — монотонность эпохи Неизвестных Отцов давно уступила место многоцветью курток, брюк и плащей (новеньких, пошитых в частных мастерских, и поношенных, завезённых из Пандеи шустрыми мелкими торговцами, бойко сновавшими через границу туда-сюда) — она источала серость, она истекала серостью, взращённой в душах людей, ещё не знающих ярких цветов радуги. И эта серость ненавидела цвет — уютно устроившись в захваченных душах, она дремала, причмокивая и посапывая, очень довольная собой, а красный, зелёный, синий, жёлтый цвета тревожили её, раздражали, и при всей своей ленивой ограниченности серость не могла не видеть, что по сравнению с буйством красок она уныла и безысходна. Серость могла бы трансформироваться в разноцветность, она могла бы рассыпаться сверкающим калейдоскопом всех цветов радуги, но это требовало от неё усилий, это требовало работы над собой, а как раз этого серость и не хотела ни в коем случае. Серость была по-своему совершенна (во всяком случае, так считала она сама) и не желала меняться. И из этого её нежелания — и неумения — измениться, приняв цвет, прорастала злоба, злоба лютая, неистовая и беспощадная: к тем, само существование которых заставляло серость взглянуть на себя в зеркало и увидеть, насколько она убога.
Вы, узнавшие, что небо может быть не только серым, но и голубым, что на серых ветвях серых деревьев проклёвываются из серых почек зелёные листья, а грязная серая земля рождает алые и жёлтые цветы, считаете себя лучше тех, кто этого не знает? Вы, несущие цвет, презираете меня, Её Величество Серость, да? Так я вам скажу, что голубое небо всё равно затянут серые тучи, листья пожухнут и превратятся в серые уродливые клочья, а цветы сгорят и распадутся серым пеплом. А вы — вас я затоплю, смешаю с грязью, разотру в серую пыль. Вы, многоцветные, станете такими, как все, а если нет, тогда вы умрёте. Вы думаете, что к вашим чистым одеждам не липнет грязь? Как бы не так! Вы упадёте в эту грязь, а я долго буду топтать вас ногами, пока вы не станете однотонно-серыми — такими же, как я. И вы будете кричать от боли, а я буду радоваться, потому что вы не будете больше меня тревожить своими нелепыми попытками осушить болото и превратить его в цветущий луг. Я, серость, не могу подняться до вашего уровня, зато я могу сбросить вас вниз и возвыситься над вами, как и положено Её Величеству. Вперёд, мои верные серые рабы, погасите радугу!
Многоглавый зверь по имени серая толпа кинулся на Святой Город. Люди лезли через ограду, давя и топча друг друга, подгоняемым диким желанием поскорее дорваться до крови и плоти тех, кто осмелился встать на пути серости. Серая волна захлестнула, она затопляла, глотая всё, что ей попадалось. Звенели выбитые стёкла, рушились аккуратные постройки, сминались кусты, кое-где уже вспыхнул огонь, и в животном рёве серого зверя бессильно гасли крики убиваемых толпой. В Городе было оружие, но толпа была слишком велика, а Мак Сим не готовил из учеников воинов-бойцов — он взращивал первых настоящих людей этого мира, которые должны были не воевать и убивать, а просто жить — так, как должен жить любой наделённый Разумом. Горстка учеников не могла остановить волну ненависти…
Рада тем временем подошла к стенному шкафу, открыла его, вынула оттуда автомат и уверенным движением присоединила магазин. Максим, обернувшийся на щелчок, смотрел на неё с изумлением. Когда она этому научилась, подумал он, вот уж действительно, из всех женщин мужчина меньше всего знает свою собственную жену.
— Я пойду, — повторила она, распихивая по карманам пояса запасные обоймы.
— Я тебя не пущу!
— Пустишь. Там, — Рада кивнула на экраны, — убивают моих братьев и сестёр, людей моего народа, будущее моего народа. Моего, а не твоего, Святой Мак, — тебе, пришельцу с небес, этого не понять. У тебя нет права меня задерживать, хоть я и твоя женщина.
