Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)
«Почему вы все-таки вернулись в Россию?»
«Потому что я – часть вашей души», – ответила костенурка.
Ну да. Все они были моим продолжением. Это я вел караван и отвечал майору Каганову, и был профессором Одинцом-Левкиным, задавал ему вопросы, и бил его по ушам двумя папками. Это я был Корой, Лисой, сержантом Дроновым. А они все были частью моего сознания, нет, они были самим моим сознанием, и ничего изменить или придумать в этом я не мог. Люди – рассада, разбросанная по планете. Что из нас вырастет?
Я пил кофе, улыбался костенурке и прислушивался к мыслям немногих посетителей.
В универе тоска. Мысли в общем небогатые. Интересно, приедет он завтра или опять облом? И еще что-то такое же – сплошные мелочи, ерунда, невнятная каша, правда, кипящая, ворочающаяся, споро булькающая в едином мировом котле. Я будто заглянул за край мира. Вот только что сиял надо мной привычный хрустальный свод, на нем смеялись цветные звезды, желтела Луна – все, как полагается, чистенько и красиво. А Конкордия Аристарховна подтолкнула меня, и я прошиб головой хрустальный свод. Осколки еще нежно звенели, а я уже по пояс высунулся в пустоту, главным свойством которой был так долго.
Я все видел.
Я все понимал.
Я был в начале Большого взрыва.
Ничего, что мы все сгорим. Новый Большой Взрыв, как рассаду, вновь разбросает зерна жизни по Вселенной. Даже Творец не очень ясно представляет, что из нас вырастет, но мы несем весть. Зачем-то нам нужно донести до будущего смешанные запахи провинциального пригорода, грохот пролетки, выехавшей на булыжную мостовую, тени колонн рабочего клуба, нищего (Сорбонна) с шапкой у скрещенных ног, парочку на скамье (сексоты), мамашу, высунувшуюся из окна, наконец, Кору, презрительно оглядывающую меня, ничего не понимающего и растерянного.
Еще одна парочка присела за соседний столик.
Я вчера Гамлета в оригинале читала. Это такое эстетическое наслаждение!
Парочка сладко перешептывалась. А я смотрел «Андалузского пса» и, знаешь, нашел коррелят с ранними картинами Пикассо. Нормальная беседа, ничего особенного, могли бы и не шептаться. Но так привычнее. И за столиком в углу уже активно фунциклировали. Помнишь, какое пойло жрали у Илюхи? Негромкий смешок. Зато потом я запросто вскрыл прогу твоим дебаггером.
Конкордия Аристарховна подняла узкие руки, поправляя волосы.
Я уже все знал. Но, подняв руки, Конкордия Аристарховна приподняла и плечи.
И я вновь увидел ажурное ожерелье из потемневшего серебра и расплющенные пули на нем. Костенурке не надо было поворачиваться, я знал, каким тату украшена ее почти не сутулившаяся спина. Какая тоска, думала Кора. Какая тоска, думала Конкордия Аристарховна. Она пронзительно думала, потому что вспомнила сержанта Дронова. Даже зубы сжала. Ее тошнило от тоски. Ты думаешь, что я хороша, это она думала уже для меня. А я нехороша. Я просто не хочу терять брата. Она обращалась ко мне на ты. А потом без всякого перехода – на вы.
Наслаждайтесь, наслаждайтесь моим городом!
Я поднялся. Протянул руку Конкордии Аристарховне.
Нам ничего не надо было говорить. Я слышал все ее мысли.
Профессор Одинец-Левкин, сотрудник НКВД майор Каганов, Лиса, сержант Дронов, он же швейцар ночного клуба, Последний атлант, доктор Григорий Лейбович, плохие девчонки из «Кобры», Кора – все они сейчас стопроцентно зависели от меня. Их жизни, как цветные огоньки, тлели на моих ладонях, угасали в расслаивающемся времени, в черном круговороте неведомых пространств. Кора превратится в Конкордию Аристарховну. Сержант Дронов оттянет срок и на закате жизни сядет в кресло почетного швейцара при ночном клубе, основанном его разбогатевшим родственником. Монголы, красноармейцы, воплощенные вожди. Тонкие морщинки густо иссекали мраморную шею доисторической леди. Я сам был как северное сияние. В мировой полынье яростно отражались звезды и самолет, медленно проплывающий на их фоне.
Ничего еще не изменилось, все было, как всегда, мы вечны, с нами лично ничего никогда не может случиться, потянуло слабым дымком, вскрикнула стюардесса голосом Конкордии Аристарховны.
Жаль, пять лет назад я не расслышал ее слов.
А она вскрикнула: попробуйте перезапуститься!
12.(Save)
Подкидыш ада
Мертвый город
На седьмом витке сорвало центральный слипс – процессы пошли обвально.
На девятом – взрывом разнесло кормовую часть корабля, и зеленые заросли внизу накрыло чудесным снежным зарядом выброшенных в атмосферу микроскопических вольфрамовых спиралей.
«Еще, еще… Где ты этому научился?..»
Интерпретации перехваченная информация не поддавалась.
Выпучив сайклы, Аххарги-ю держался. Он даже успел обозначить контуры будущего существования: сущность-тен отстрелило в районе северного полюса над белыми ледяными островками, сущность-лепсли развеяло над зеленым массивом тропиков. Электромагнитные сигналы, беспорядочно колеблющие мембраны отбора, вряд ли стоило относить к системным. Зеленая планета вообще не относилась к мирам, облагороженным разумом. Перехваченные сигналы могли прорываться только из будущего. Может даже из чрезвычайно далекого будущего. На таком подходе настаивал, например, контрабандер нКва, заподозренный в Ошибке. Потому Аххарги-ю и отправился на зеленую планету, а нКва разместили под охраной на одном уединенном коричневом карлике. Единственными соседями контрабандера были теперь Козловы – шумная, хамоватая, неопрятная триба, из-за которой, собственно, разгорелся весь сыр-бор.
С мягким шипением обломки корабля сгорели в атмосфере.
Бесшумный взрыв вспугнул не вовремя проснувшегося ленивца. Зверь вскрикнул и разжал длинные когти. За многие миллионы лет пронзительный страшный свет впервые выделил в глубине джунглей каждое растение, выбелил жирную почву, смял гнилые кочки, влажно шевельнул раздутыми воздушными корнями. Жаркой волной вдавило в раздавшийся подлесок грандиозные облака москитов, сорвало тучи влажной листвы, горячим вздохом спалило вившиеся по стволам лианы. Лепестки орхидей окрасили реку почти по всему течению. Черви в моментально прогревшемся иле сварились, рыбы застопорили движение плавников.
