Елена Крюкова - Беллона
Ну, нельзя сказать, чтобы очень уж привыкла. Конечно, страх берет. Но вот соседская Татьянка говорит мне: "Знаешь, а мне уже кажется, что война была всегда. И никогда никакого мира в помине не было".
30 марта 1942
Отец ушел в партизаны. Мама все время плачет о нем. Мы о нем ничего не знали.
А сегодня прибегает Мотя Васильев, он у Свислочи живет у Марата Хакимова. И сует маме в руку записку. Мама прочитала - и где стояла, там упала на пол. И вся побелела сначала, а потом лицо потемнело, аж почернело. Я брызгала на нее водой. Я поняла, что плохое случилось. Взяла из рук у мамы записку, развернула, а там: "Александре Порошиной. Шаня, твой муж погиб как герой. Его схватили немцы, терзали, все тело изрезали, но он ничего не сказал им про наш отряд. Низко кланяюсь тебе за героя. Держитесь. Алексей".
Алеша Вучетич был другом отца. Я маме растерла виски мокрой тряпкой, она очнулась, и мы сели на диване вдвоем и плакали, прижавшись друг к другу.
25 апреля 1942
Моя тетя Лида Порошина работала на электростанции на Свислочи, в парке Горького. Ей и еще одному нашему другу, Олегу Теплицкому, удалось взорвать часть станции. Они хотели взорвать вторую половину, но их изловили фашисты. Отец Олега сказал: Лиду и Олега страшно терзали, а потом повесили прямо перед станцией, и народу много пригнали, чтобы люди казнь посмотрели. Я думала, наша бабушка сойдет с ума. Она так рвалась у мамы из рук, чтобы пойти на казнь, а мама ее не пускала, держала! А бабушка кричала и рвалась! А мама кричала: "Мать, я же у тебя есть еще! Я!" Немцы и тело тети Лиды не дали нам забрать и похоронить. Отец Олега сказал: "Да там и хоронить-то нечего, одни кровавые ошметки вместо тела, так истерзали".
А вчера пришла похоронка на моего дядю Зиновия. Ее принес почтальон поздно вечером. Бабушка развернула треугольник, прочитала и опять сложила, и у нее стало каменное лицо. А потом она легла на кровать и завыла, как волчица. И я слушала этот вой.
15 июня 1942
Мы с сестрицей сегодня собрались на концерт. Геля узнала, что в театре имени Янки Купалы сегодня дают концерт. Кто, немцы или русские, мы не знали. Наверное, русские для немчуры, предположила Геля. Нам удалось проскользнуть мимо билетера. Мы спрятались за креслами в амфитеатре. В зал входили и русские, и немцы. Но немецкая речь слышалась чаще, чем русская. Мы притаились как мышки. И тут появляется странный такой, долговязый парень в белом халате, вроде как врач. Берет нас с Гелькой за шкирки и шипит как змея: "Девчонки, вываливайтесь вон отсюда!" Мы на него вытаращились. Геля шепчет ему в ответ: "А ты что, наш командир?!" И уперлась, и меня держит: оставайся на месте, не пойдем никуда! Музыку послушать хотим! Артистов поглядеть! А парень нам: "Я вам покажу артистов!" Схватил нас под мышки и пинков нам как надает! Так больно!
Мы выбежали в сад. Уселись на скамейку. Сидим. И вдруг как жахнет! Взрыв такой сильный раздался, и нас скинуло взрывной волной со скамейки прямо на траву. С крыш сорвались вороны, закаркали, полетели черной тучей. Гелька на меня во все глаза глядит и говорит: "Антонина! А ведь взорвали-то театр!" Мы стали глядеть на дверь театра. Все тихо. Ни звука. А потом дверь открылась, и на пороге появилась девушка с модной прической и в кружевной кофточке. Она держалась рукой за грудь, а по груди, по кружевам текла кровь и капала на асфальт, и стекала у девушки по ногам. Она вся была в крови. Прошла несколько шагов и упала. Она молчала, не кричала. Может, сознание потеряла, а может, сразу умерла. Потом пробежала босая девочка, наша ровесница. У нее текла кровь из шеи по спине, между лопаток. За девочкой вышел мужчина. Он на ходу сбрасывал пиджак. А белая рубаха была вся в крови. Мужчина шагнул раз, другой и упал на землю. Он жалобно стонал и царапал землю ногтями. Мы с Гелей ждали - может, кто еще выйдет. Люди выходили, но их было немного. И они, раненые, тут же падали у порога, не могли идти.
Геля вцепилась в мою руку, и мы пошли сначала медленно, осторожно, потом как припустили! Прибежали домой, а бабушка кричит нам с постели: "Внученьки, это вы?!" И мамы выходит из кухни, а у нее голова белая, как снегом присыпанная. И она видит нас с Гелей живых, и не может дойти до нас, падает на колени и кричит: "Боже, спасибо тебе!" А мама у нас коммунистка и в бога не верит. А бабушка кричит: "Мы здесь слышали взрыв!"
На следующий день мы все-таки пошли поглядеть, что же стало с театром. Театр оцепили. Изнутри выносили трупы, куски тел, руки и ноги, грузили на машины и увозили. Я навсегда запомнила зверское, оскаленное лицо того парня в белом халате, что надавал нам с Гелей пинков. Получается так, что нас этот драчун спас. Или он все знал про взрыв?
Люди теперь говорят - взрыв этот устроили, чтобы убить гауляйтера Белоруссии Кубе. А Кубе в театр не пришел! Значит, все погибли напрасно! Я представила себе, что это меня выносят из театра и несут на носилках, и забрасывают в машину с трупами. Мороз по коже. Я так не хочу умирать.
12 августа 1942
Я сегодня каталась на самокате. Каталась-каталась и свалилась. Нос в кровь расшибла! Локти содрала. Коленки в крови. Лежу и реву. Самокату хоть бы что, рядом валяется. И вдруг меня кто-то за руку берет и вверх тащит! Я голову поднимаю и вижу: немец! Фриц. В зеленой форме! Думаю: все, конец мне! Фриц одной рукой меня крепко держит, а другую сует себе в карман и вынимает носовой платок, и платком мне лицо вытирает! Кровь на платке. Фриц говорит мне отрывисто, на плохом русском языке: "Подождаль тут!" - и уходит в здание рядом. Я гляжу на вывеску - а это бывшая школа N 86. До войны здесь училась Гелька. А теперь здесь живут фрицы, я видела, как они зимой развешивали на деревьях рядом со школой коровьи и свиные туши для кормежки их солдат.
Жду-пожду, фрица нет как нет. Я уж хотела убежать! И вдруг он выходит. Гляжу, а он в руке буханку хлеба тащит! А в другой руке у него - даже дико представить: коробочка шоколадных конфет "Белочка"! Он подходит ко мне близко-близко. Смотрит на меня. И я в глаза ему смотрю. И я вижу в глазах у него слезы! Настоящие слезы! Он плачет, а я счастлива! И я хватаю у него из рук все это богатство, и не убегаю, а все перед ним стою. Мне захотелось еще раз свалиться с самоката, чтобы фриц вынес мне еще одну буханку! Я отвернулась от него и как припущу! Бегу что есть силы. И страх между лопаток, холод такой: а вдруг он насмеялся надо мной, вдруг выстрелит сейчас?!
