Дж. Дуглас - Охотники за умами
Из этого я заключил, что он жил не сам по себе. В отличие от способных на притворство убийц наш «неизвестный субъект» не смог бы скрывать извращенные причуды от сверстников. Значит, у него не было товарищей и он не делил ни с кем комнату. Похоже, вел ночной образ жизни и мало внимания обращал на свою внешность. И раз не снимал жильё совместно с друзьями, а в одиночку осилить не мог, то, скорее всего, обитал у родителей. Или, что вероятнее, у одного из родителей, у старшей сестры или тети. Средствами на покупку машины он не располагал, значит, к дому жертвы приехал на общественном транспорте или пришел пешком. Но я не мог себе представить, чтобы он в такую рань воспользовался автобусом, и это приводило к выводу, что неизвестный жил либо в самом здании, либо в пределах полумили от него.
Далее я обратил внимание на ритуальное расположение предметов - отсеченные соски, сережки, положение самого тела. Подобная упорядоченность на фоне остального безумного хаоса свидетельствовала о том, что у моего подопечного существуют проблемы психологического или психиатрического характера. Поэтому я предположил, что ему предписано, или по крайней мере ранее предписывалось, определенное лечение. Вместе с тем фактом, что преступление совершено ранним утром, это свидетельствовало, что алкоголь не являлся стимулирующим фактором. Кроме того, его употребление не могло не сказываться на психическом состоянии неизвестного, что не укрылось бы от окружающих людей. Вполне вероятно было предположить попытки самоубийства, особенно способом удушения - тем самым, которым он убил свою жертву. По тем же причинам я исключил военную службу и предположил, что неизвестный был выдворен из школы или колледжа и, таким образом, его амбиции остались нереализованными. Я был уверен, что это его первое убийство, но если преступника не остановить - не последнее, хотя полагал, что новый удар он нанесёт не сразу. Этого убийства хватит ему на несколько недель или месяцев. Но если в дальнейшем подвернется подходящая жертва, он не удержится. Я понял это из сделанных им на трупе надписей. Ритуальное распятие жертвы подтвердило, что преступник от содеянного не испытывал угрызений совести. Если бы тело было накрыто, я бы мог подумать, что трусики на лице призваны придать позе убитой некоторое достоинство, поскольку неизвестный сожалел о случившемся. Но положение тела исключало такую версию. Поэтому оставалось предположить, что задрапированное тканью лицо означало деперсонификацию жертвы и скорее ее унижение, чем проявление сочувствия. Важно отметить и то, что преступник использовал предметы одежды жертвы, чтобы скрыть собственные экскременты. Если бы он оставил их на виду, его поведение можно было бы трактовать как еще одно проявление презрения к убитой или к женщинам в целом. Но поскольку убийца их закрыл, это означало, что он провел на лестнице много времени и ему некуда было пойти или он не справился с нервами, а может, и то и другое. Основываясь на прошлом опыте, я решил, что недержание на месте преступления могло свидетельствовать о лечении определенными лекарствами.
Получив психологический портрет, полиция вернулась к спискам подозреваемых и опрошенных лиц. Был сразу отброшен в прошлом сексуальный насильник, а ныне семейный человек с детьми. Предварительному сокращению подвергся список из двадцати двух фамилий, но из них один тип точно подходил под нашу разработку. Его звали Кармин Калабро. Белый тридцатилетний безработный актёр, он часто наезжал пожить у своего вдового отца, квартира которого располагалось на том же четвертом этаже в доме, где проживали Элвесоны. По слухам, у него не складывались отношения с женщинами. Калабро исключили из школы, и он не служил в армии. При обыске в его комнате обнаружилась большая коллекция садомазохистской порнографии. Калабро вешался до и после убийства Франсин.
Но у него было алиби. Еще раньше, как и всех остальных жильцов, полиция опрашивала отца Кармина, и господин Калабро сообщил, что его сын находится на лечении в местной больнице по поводу нервной депрессии. Поэтому полиция вычеркнула его из числа подозреваемых.
Однако вооруженные психологическим портретом следователи тут же вернулись к его кандидатуре и обнаружили, насколько плохо в больнице были организованы меры безопасности. Выяснилось, что вечером накануне убийства Франсин Калабро ушёл из палаты без всякого разрешения. Через тринадцать месяцев после преступления Кармин Калабро был арестован, и полиция взяла у него пробу прикуса. Три судебных дантиста подтвердили, что его прикус соответствовал следам на теле жертвы. Во время судебного разбирательства эта улика стала главной. Калабро отрицал вину, но был осужден на двадцать пять лет тюремного заключения. Кстати, волос человека негроидного типа никакого отношения к трагедии не имел. Оказалось, что в мешке, в котором Франсин перевозили в морг, до этого находилось тело чернокожего, и мешок после использования как следует не вычистили. Это в очередной раз убеждало, что улику, не соответствующую общей концепции следователя, следует тщательно проверять, прежде чем принимать за доказательство.
Этот случай сильно повысил наш авторитет, тем более потому, что заставил поверить в нас нью-йоркскую полицию - самую опытную и самую жесткую из всех. В апреле 1983 года в журнале «Современная психология» появилась статья о программе составления психологического портрета, в которой лейтенант Д'Амико писал: «ФБР определило преступника настолько точно, что мы удивлялись, почему нам не дали номер его телефона».
После выхода статьи в свет, хотя в ней не упоминалисъ имена, мы получили письмо от Калабро из Клинтоне вского исправительного заведения в Нью-Йорке, где он отбывал срок. В сумбурном безграмотном послании он в основном расхваливал ФБР и управление полиции города Нью-Йорка, утверждал свою невиновность и ставил себя на одну доску с Дэвидом Берковицем, Джорджем Мететски и Сумасшедшим Бомбистом. «Я нисколько не отрицаю правильность портрета убийцы, - писал преступник, - и считаю, что по двум пунктам он совершенно верен». Калабро хотел знать, были ли мы проинформированы о волосе, который, как он считал, мог снять с него обвинение (выражение мое, а не его). И интересовался, в какой период мы подготовили портрет и были ли у нас все улики. Если да, он собирался на этом успокоиться, но если нет - хотел писать нам снова.
Мы решили, что письмо Калабро дает толчок для того, чтобы включить его в сферу нашего изучения. В июле 1983 года для беседы с ним выехали Билл Хэгмейер и первая в Научном бихевиористическом подразделении женщина-агент Розанна Руссо. Калабро вел себя нервно, как и с полицией, но был вежлив и шел на сотрудничество. Он подчеркивал свою невиновность, утверждая, что его засудили, основываясь лишь на анализе прикуса. И в результате выдернул себе все зубы и гордо показывал пустой рот - «чтобы не обвинили опять». Беседа была такой же сумбурной, как и письмо, но Хэгмейер и Руссо отметили, что Калабро заинтересовался их работой и не хотел, чтобы они уходили. Даже в тюрьме он оставался одиноким.
