Андрей Жвалевский - Те, которые
Расчет оказался верным.
Чувство голода удалось если не утолить, но хотя бы ошарашить.
А кроме того, проглоченный компот из эмоций оглушил мозг почти так же, как наркотик. Богдану пришлось совсем немного напрячься, чтобы вырваться еще дальше, на край сознания, где – он чувствовал – его уже ждали.
– Что ты делаешь?! – рявкнул Голос, едва Богдан оказался в зоне его досягаемости. – Зачем ты мелешь языком? За каким перепугом ты сбежал?
Богдан, который привык к другому Голосу, ироничному и рассудительному, растерялся.
– Ты понимаешь, – продолжал давить Голос, – что теперь тебя могут запереть навсегда?! В психушке! А то и в тюрьме! Немедленно назад!
Богдана замутило. На сей раз общение происходило в очень неуютном месте, похожем на дедушкин чердак: всюду паутина, воняет крысами, в углах шебуршит кто-то, а сверху капает черная вода. В лучшем случае вода.
Голос звенел отовсюду сразу, и непонятно было, куда обращаться, поэтому Богдан крикнул прямо перед собой:
– Подожди! Я все понимаю, но мне нужна помощь! Что мне делать?! Я так проголодался, мне плохо!
Голос как будто смягчился:
– Конечно, плохо… А делать тебе пока ничего не надо. Сиди и терпи.
– Опять? – Богдан почувствовал во рту горький привкус.
То ли он так сильно разочаровался в Голосе, то ли его попросту тошнило.
– Теперь все по-другому, – возразил невидимый собеседник. – Раньше ты страдал непонятно почему и неизвестно зачем. А теперь ты должен немного помучиться из-за своих… понимаешь, своих!.. ошибок. И цель есть. Ты можешь снова выпивать других людей. Любых, каких захочешь. Только делать это нужно осторожно и с умом…
– А если я не хочу? – Богдан понял, что ему действительно все надоело. – Я хочу быть нормальным! Обычным!
– Не получится, – Голос понемногу возвращался к своей обычной тональности. – Ты необычный. Обычных людей вообще не бывает, а ты – особый случай. Тебе придется…
– Я не хочу! Не буду! Не буду!..
Чердак вдруг начал размываться, Голос пропал, как будто его отключили, а Богдан почувствовал, что его куда-то несут. Мысли спутались окончательно, и мальчик продолжал кричать непонятно кому:
– Нет! Я не хочу! Им всем плохо из-за меня! Нюшка! Я хороший! Не буду…
* * *Потом Богдану сказали, что он бредил несколько дней. Он не спорил, хотя по его внутренним часам прошло совсем немного. Сначала он чуть-чуть побуянил, потом, кажется, поспал, а потом проснулся на несколько минут посреди ночи.
Рядом лежала мама. Она пыталась обхватить сына целиком, но тот уже давно был больше нее. Мама смогла укрыть собой только голову и грудь.
– Спи-спи-спи, – пробормотала она, не раскрывая глаз, – все будет хорошо.
Богдан вдруг понял, что она давно так лежит и бормочет при каждом его шевелении.
Он прижался к ней… и осторожно заглянул маме в голову. Он не собирался ничего воровать! Ему просто захотелось, без повода, без цели.
Мама очень устала. Ей было больно и неудобно, но она не могла проснуться. Что-то там было еще… Богдан не успел заметить, потому что рассмотрел кое-что, что заставило его облиться холодным потом.
Из мамы в него переливался ручеек чего-то красного, очень горячего и очень ему нужного. Богдан перепугался – неужели он все-таки не выдержал, начал высасывать и маму? Неужели он это делает бессознательно?
Но он тут же понял, что ошибается. Он из мамы ничего не тянет. Она сама вливает в него это красное и горячее. Богдан несколько минут просто лежал, наслаждаясь тоненькой горячей струйкой. Она совсем не обжигала, просто поддерживала в нем жизнь. Потом Богдану стало стыдно. Ведь маме самой нужно согреться, а он тянет из нее последнее!
Богдан попытался отгородиться от красной струйки. Не получилось. Наверное, он слишком ослаб.
Тогда он начал возвращать то, что уже попало в него. Это вышло легко, как будто даже без напряжения. Теперь мама получала столько же, сколько давала ему. Богдан замер. Он приготовился к тому, что станет холодно, ведь он все честно возвращал.
Но холодно не стало. Наоборот, как будто немного потеплело.
Богдан присмотрелся к себе, к маме… Горячее и красное не исчезало, сколько бы они не переливали его друг в друга!
Богдан тихонько заплакал. Оказывается, можно и не воровать. Нужно только найти человека, у которого есть внутри такое… красное и горячее.
«Как оно называется?» – подумал Богдан. Из всех слов, которые ему были известны, больше всего подошло «любовь».
Продолжая плакать, Богдан обнял маму и принялся вытаскивать из нее страх, и боль, и усталость. Он почувствовал, как боль врывается в его голову, занимает привычные позиции и начинает его душить. Ему было наплевать.
Он почувствовал, что маме стало легче дышать, и отключился…
* * *– Молодец, Данька! – похвалил его дядя Леша. – Почти ровно наклонился.
Богдан улыбнулся. Дядя Леша, как обычно, врал. Наклонился Богдан только с третьей попытки и как-то кривовато – до носков не дотянулся. А если бы дядя Леша его не придерживал бы, то вполне мог загреметь носом вниз.
Богдан напрягся и наклонился еще раз, почти нормально. Сильно болели ноги, потому что гипс после последней корректирующей операции сняли всего три дня назад. И остальное все сильно болело.
Наклон застал дядю Лешу врасплох, он поскользнулся и грохнулся на пол вместе с Богданом. Правда, старая борцовская привычка сработала, он успел сгруппироваться и приземлил Богдана на себя. Но коленом в шведскую стенку все-таки заехал.
– Ты как, Даня? – тревожно спросил дядя Леша, потирая коленку. – Не больно?
– Н… нормально! – ответил Богдан, хотя внутри что-то дергалось от резкой боли.
Теперь это снова было нормально.
Дядя Леша осторожно посадил Богдана на стул и принялся вставать сам, поглаживая ушиб. Богдан улыбнулся, обхватил его колено двумя руками и зажмурился.
– Ты чего, Дань? – смутился дядя Леша. – Не надо!
– Я т… т… тебя л… лублю! – ответил Богдан, не отпуская колено.
Чужая боль вливалась в его собственную, как стакан воды в океан.
А навстречу боли откуда-то из сердца Богдана лилась тоненькая ниточка красного и горячего.
ЧЕЛОВЕК ТРЕТИЙ. МЕЦЕНАТ
Позднее примечание
Этот дневник я вел в течение восемнадцати лет.
Сегодня, 9 января 2008 года, случится самое важное событие в моей жизни. Честно говоря, не уверен, что все завершится хорошо, поэтому и не удаляю файл с дневником. Возможно, кто-нибудь обнаружит его и… ну, хотя бы узнает, как оно все было на самом деле. Пользы эти записи не принесут никакой.
