Сергей Смирнов - Колыбель мертвецов (И конь проклянет седока - 2)
- Леш! - позвал я.
Он перевел на меня пустые глаза.
- Что они делают - видишь?
Он перевел взгляд вниз. Сосредоточенно вглядывался. Потом неторопливо снял с плеча автомат, пристроил его на чью-то мумифицированную голову с роскошными черными волосами, высохшими до состояния, близкого к мертвой синтетике. И стал старательно целиться, чуть ли не высовывая язык.
И вдруг стало светло. Я подумал было, что нас осветили прожекторами, но, оглядевшись, понял: наш шофер включил дальний свет и подъехал поближе. Мои старики вышли из автобуса и скорбной цепочкой двинулись к пирамиде смерти.
Подошли и застыли, как изваяния. К ним присоединился шофер.
Глядел на нас с Лехой снизу вверх, виянув голову в плечи; спортивную шапочку мял в руках, держа их у груди.
От его странной, невыносимо странной позы веяло безнадежностью. Терпение кончилось. Даже у него. Даже его удивили...
Мозаика, все время ускользавшая от меня, внезапно сложилась.
Хотя в ней и не хватало множества фрагментов, но главное я понял.
Леха продолжал целиться. Или выбирать. Может быть, искал самого главного здесь, на этой чудовищной свалке.
Я решил ему не мешать.
Он выстрелил трижды.
* * *
Потом я лежал на снегу. Животом вниз, щекой в мокрый снег.
Рядом были уложены мои старики - руки на головах - темные и немые. Леху в это время пинали. Сосредоточенно, ругаясь почему -то вполголоса.
Потом разрешили перевернуться. Я перевернулся на спину и увидел большую бледно-желтую луну. Она была совсем близко - протянешь руку и почувствуешь слабый и теплый трепет.
Мы лежали и смотрели друг на друга, а военные тем временем начали материться в полный голос: умер еще кто-то. Я приподнял голову испугался, вдруг, это вдова? Оказалось - нет. Это был наш разведчик.
Потом в памяти наступил короткий провал. И мы снова оказались в автобусе. Леха, закованный в наручники, лежал у нас под ногами, между скамьями. Причем мы были на одной скамье, а наши конвойные, экипированные, как натовские миротворцы, на другом.
Шофер тоже оказался в числе "военнопленных", а за баранку сел солдат.
Мы мчались по пустому шоссе в сторону города.
Я не знал, убил ли кого-нибудь Леха. Вряд ли: иначе, скорее всего, его там бы и закопали. А к несчастному Николаю Трофимовичу присоседился Дитль - их завернули в брезент, и они смирно лежали у задней двери, как и положено лежать в катафалке транзитникам "земля-небо". В автобусе было темно, но я постепенно разглядел, что командовал нашими конвойными майор. Майор был уставшим, с серым лицом и запавшими глазами. Он спал, отвернув голову, пока автобус не остановился: мы оказались перед... скорее всего, этот завал на дороге можно было назвать баррикадой.
Узкий проход в баррикаде охраняли милиционеры в бронежилетах.
Майор вышел, переговорил с охраной, а потом разрешил выйти и нам размяться.
Я выбрался без особой охоты. Была приблизительно середина ночи, небо прояснилось, в лунном свете были видны темные коробки домов. Ни огонька, ни собачьего лая.
Вдова подсеменила к майору и строго спросила:
- Куда вы нас везете?
- В комендатуру, - неохотно ответил майор.
- А что будет с мальчиком?
Я не сразу понял, что вдова спрашивала о Лехе. Но майор понял:
- А что вы хотите? Не награду же ему давать!
- Он ни в чем не виноват, - твердо сказала вдова. - Ни в чем.
То, что творили вы - это гораздо страшнее...
Он не ответил, а она вдруг заплакала.
- Идите в автобус, - буркнул майор. - Скоро приедем, там вам помогут.
- В комендатуре? - спросил я.
Майор посмотрел на меня, словно только что увидел.
- В пункте сбора беженцев, - сказал он.
Вдова оторопело уставилась на него - даже слезы высохли:
- Но мы еще не беженцы!
Майор вздохнул:
- Там разберутся...
Он не хотел больше говорить - отвернулся и пошел к баррикаде.
Сел на обломок железобетонной опоры, попросил у милиционера закурить.
Я подошел к ним.
- Я приезжий. Прилетел на похороны отца. Я ничего не знаю. Что происходит в городе?
Майор молчал, курил. Милиционер был почти мальчишкой, хотя и носил лейтенантские звездочки; он молча достал пачку "Бонда" и протянул мне. Я закурил, присел на корточки.
- В городе... - сказал майор. - Никто не знает, что происходит с этим городом. Еще позавчера все казалось случайностью.
Обвалился свод на закрытом участке метро. Трещины на колоннах Исаакия. На Васильевском... Короче, то тут, то там. Ну, козырек обвалился. На Кузнецком асфальт разошелся.
Тепломагистрали рвались. А утром рухнул Троицкий собор.
- Какой Троицкий собор?
- В Лавре. На Смоленском кладбище задвигались могилы. Паника.
Беженцы. Пулково закрыт. Поезд сошел с рельс под Колпино...
Продолжать он не стал. Бросил окурок.
Поднялся и сказал как бы сам себе:
- Смоленское, Волково, даже Лавра - это цветочки. А вот Пискаревка двинется с места...
- Двинулась, товарищ майор, - сказал милиционер. - По нашей частоте передали.
Майор повернулся к нему:
- Что же ты молчишь? И кого вы тут охраняете?..
Милиционер вскочил:
- Новой задачи не поставлено, товарищ майор! Будем ждать смены!..
- А-а! - страшным голосом вдруг крикнул майор. - Будете ждать, пока не провалитесь сквозь землю! "Честное слово" в детстве читали? Ну да, в вашем детстве читали уже другое...
Он поглядел вокруг дикими глазами.
- Слушай мою команду. Всем - в автобус. Поворачиваем на Токсово.
- В город же хотели, - по-мальчишески возразил было лейтенант.
- В городе теперь остались одни сумасшедшие и безногие, - отрезал майор.
* * *
Все мы вымотались и отупели, поэтому не сразу заметили, что чтото происходит. Автобус подрагивал, появился странный неприятный звук, и непонятно было, откуда он: из железного чрева под капотом, или извне, из черной глухой неизвестности, окружавшей нас на безлюдном шоссе.
Потом автобус тряхнуло - и сразу же вскрикнул водитель, вывернул руль все повалилсь на пол, друг на друга, автобус подскочил, накренился, завис на двух боковых колесах, продолжая разворот... И наконец, со скрежетом развернувшись, опустился на все четыре.
Двигатель заглох. Водитель лежал на баранке с окровавленным лицом. Запахло жженой резиной. И все это было ерундой по сравнению со звуком, нараставшим снизу, из ГЛУБИНЫ.
Трудно описать этот звук. Полустон-полувздох, запредельно низкий, нарастающий, леденящий.
Приподнявшись, я в ужасе увидел, как в мертвенном свете луны за автобусом вспучивался асфальт. Его разрывала невидимая сила, и в трещины полился зеленый свет. Автобус потряс новый удар. Кто-то в панике вскочил и упал на меня, кто-то завизжал, кто-то полез вперед прямо по головам.
