Джи Майк - Ловушка для двоих
— Новый архитектурный стиль, — прокомментировала из бассейна Даша. — Символизм с элементами кубизма и постимпрессионизма.
— Придётся перестраивать, — устыдился Валька. — Кто знал, что у них отсутствует чувство меры.
— Боюсь, что оно отсутствует не у них. Ладно, архитектор, давай уже, ныряй в бассейн. Он, кстати, вполне удался. А я тебе должна кое-что сказать, приготовься.
— Звучит подходяще, — Валька, зажмурившись, солдатиком прыгнул в воду. — Если не сказать зловеще. Что ж, я готов.
— Понимаешь, Валя, я, кажется, знаю, что происходит. И это вовсе не то, что мы думали. Так вот, никакого контакта не будет.
4. Заповедник— Как не будет!? Почему?
— А вот так. Это не город, Валя, и не приготовления к разговору. И даже не лабораторные опыты. Это всё, — Даша описала рукой полукруг, — зоопарк. В лучшем случае — заповедник.
— В каком смысле?
— В прямом. Изловили пару редких собачек — самца и самку. Поместили их в клетку, заперли. Клетка большая, условия обитания в ней приближены к естественным. Для начала зверей разделили, выяснили, как они находят друг друга. Затем обустроили им собачью будку, накидали туда костей, поставили корыто с водой. А теперь наблюдают за ними, возможно, демонстрируют любопытствующей публике. Учёные пишут отчёты, экспериментируют. Отношение к собачкам — гуманное, их естественные потребности худо-бедно удовлетворяются, инстинкты изучаются, измеряется уровень зачаточных умственных способностей, регистрируется. Вот только разговаривать с ними никто не станет. Да и к чему, пускай себе лают.
— Даша, ты уверена? — Валька не помнил, когда ему было настолько плохо. Даже когда понял, что он в западне, в ловушке, брошенный туда неизвестно чьей злой волей, было не так противно и муторно.
— Практически — да. По-иному происходящее мне не объяснить. Да и нет его, другого объяснения. Нам предстоит находиться здесь до самой смерти. Тогда, возможно, нас заменят на новых. А скорее всего, не заменят: думаю, что полёт к отдалённой планете за парой местных экземпляров для них не слишком рентабелен. Поэтому они и поставили нам колыбель.
— Что поставили?
— Ты разве не видел? Нам прозрачно намекают, что пора размножаться.
— Гадство какое, — сказал Валька в сердцах. — Так вот что это было. Я-то думал, вторая кровать. Вот же суки!
Следующие несколько дней превратились в беспросветный, унылый кошмар. Они автоматически передвигались и механически принимали пищу, почти не разговаривая друг с другом. Даже желание ушло, теперь, засыпая, Валька думал лишь о невидимой камере, через которую наблюдают за ними смотрители зоопарка. Или егеря заповедника, без разницы. Наблюдают и ждут, когда, наконец, собачки займутся случкой. Было тоскливо и пакостно на душе, жить не хотелось.
— Нам надо умереть, — озвучила Валькины мысли Даша. — Мёртвый лев лучше живой собаки, что бы там ни говорили древние. По крайней мере, умереть должен один из нас. Тогда другого, возможно, вернут на Землю. Хотя, чувствую, вряд ли.
— Не позволят нам умереть, — возразил Валька. — Наверняка на этот случай у них что-нибудь предусмотрено.
— Кто знает, не хочу даже думать об этом. С завтрашнего дня я перестаю есть. Нет, даже с сегодняшнего. Насильно заставить меня поглощать эту дрянь они не смогут.
— Что ж, — Валька усмехнулся криво. — Тогда прекращаем поглощать эту дрянь вместе.
На пятый день голодовки Валька выбрался на ватных ногах на крыльцо. Его мутило от слабости, и он даже не сразу понял, что их клетка изменилась, и изменилась кардинально. А когда понял, лишь безразлично хмыкнул. Построенный сумасшедшим архитектором город исчез. А сама клетка стала и в самом деле похожа на клетку или, скорее, на вольер. Ограждающая стена придвинулась, теперь она была всего в сотне метров. Небо опустилось, и уже видно было, что это вовсе не небо, а лишь затягивающее верх клетки синее полотно. Бассейн пропал, а на его месте теперь дыбилась из земли прямоугольная светло-серая плита. На ней было что-то вычерчено, но Валька не мог разглядеть, что именно — мешала общая слабость и мутный, расплывающийся перед глазами туман.
— Даша, — крикнул он, не оглядываясь. — Они поставили здесь барельеф. Я не могу разобрать, что на нём.
Поддерживая друг друга, они доковыляли до плиты. Валька протёр глаза, с усилием сфокусировал зрение. На барельефе были выбиты шесть фигур. Две большие, во всю высоту плиты, и четыре поменьше. Изображение было выполнено в примитивной манере «Палка-палка-огуречик» — так, как нарисовал бы ребёнок. Фигуры напоминали человеческие, но лишь напоминали: головы были непропорционально большими и длинными, нижние конечности — наоборот, короткими, а верхних и вовсе было не две, а четыре.
— Я так и думала, — тихо сказала Даша.
— Что думала?
Даша внезапно опустилась перед плитой на колени.
— Отпусти нас, — сказала она. — Пожалуйста. Мы ничем не сможем тебе помочь. Мы лишь умрём вместе с тобой. Нам не удастся заменить тех, кого больше нет. Мы другие, не такие, как они. Мы не родим для тебя детей. Если ты не отпустишь нас, мы зачахнем.
— Даша, что с тобой? — прошептал Валька. — Даша, милая, что ты говоришь!? Что ты…
Он осёкся. В ограждающей клетку стене вдруг появилось отверстие. Оно увеличивалось, расширялось, затем приняло форму круга. И застыло, чёрной кляксой на сером холсте.
— Спасибо, — Даша трудно поднялась с колен. — Спасибо тебе, — повторила она. — Пойдём, Валя.
Ухватив Вальку за рукав, Даша потянула его к отверстию. И в этот момент пошёл дождь. Редкие капли падали Вальке на макушку, скатывались по лицу, и были они тяжёлыми, тёплыми и почему-то солёными.
Он плохо помнил, как они выбрались наружу и как ковыляли, утопая в снегу, к пригородной платформе, той самой, на которой ждали тогда последнюю электричку. Как добирались до города, ловили на вокзале такси, а потом сражались со ступеньками лестницы, ведущей на третий этаж к Дашиной квартире, тоже запомнилось плохо.
5. Город— Он был один, — сказала Даша. — Они без сил лежали рядом на узкой тахте после того, как утолили первый голод. — И он никуда не улетал с Земли, он уже не мог улететь после того, как погибла команда. Мы никогда не узнаем, отчего это случилось.
— Те шестеро на барельефе — его команда?
— Да. В нашем понимании этого слова. Видимо, семья — двое взрослых и четверо детей. Я думаю, что у них симбиоз. Обе расы разумные, и одна не может существовать без другой. Он был им и домом, и городом, в котором они жили, и космическим кораблём, которым они управляли. А потом они погибли. Он дотянул до ближайшей обитаемой планеты, приземлился, но взлететь уже не сумел. И тогда он взял нас. Он хотел стать нашим домом, нашим городом. Хотел, чтобы мы его строили. Он делал для этого всё, что мог. Изменял себя, трансформировал, уродовал ради нас. Он в лепёшку ради нас расшибался… А потом отпустил.
