Джордж Гайп - Гремлины
— Черт бы меня побрал, — сказал он вслух. — Надо было соображать, что делаешь… Достаточно было бы забросить кошку ей во двор.
И тогда он пришел бы на работу на несколько минут пораньше — то есть менее поздно. Обогнув угол владения миссис Дигл, он побежал, и Барни пришлось сделать то же самое. Внезапное ускорение привело к столкновению пса с большим керамическим снеговиком, единственным легкомысленным предметом, который старуха допустила в свои владения. Облупленная и испещренная тонкими линиями трещин голова снеговика начала заваливаться направо еще несколько лет назад; теперь же, когда Барни коснулся низа статуи, она резко наклонилась вниз, поколебалась немного и скатилась в снег.
Миссис Дигл, которая подсматривала за удаляющимися фигурами из окна столовой, резко вздохнула, когда керамическая голова исчезла в снегу.
— Мерзкие животные! — прошипела она. — Вы у меня оба получите за это.
Она молча смотрела, как молодой Билли Пельтцер с собакой вошел в банк, и выражение ярости на ее лице постепенно сменилось выражением решительности. Потом, поправив парик перед зеркалом в столовой, она наконец решилась.
— К черту снег, — сказала она теперь. — Стоит промочить ноги, чтобы проучить этого панка.
ГЛАВА 3
Всегда трудно найти что-нибудь действительно необычное и неожиданное для членов семьи, думал Рэнд Пельтцер — и с каждым Рождеством это становилось все труднее и труднее.
Однако он решил не отчаиваться и пустился в рискованное предприятие — выбор подходящего подарка. Так он относился к жизни вообще. Рэнд считал, что выбился в люди — взрослый мальчик из беднейшей части города, который, не обладая преимуществом выпускника колледжа в не имея какого-либо специального образования, как-то умудрился жениться на лучшей женщине Кингстон Фоллз в достаточно хорошо содержать семью. Правда, ему приходилось крутиться, но это ведь придавало жизни особое очарование. Люди смеялись над ним, когда его изобретения не работали так, как должны были бы, но потому было намного больше радости, когда что-нибудь удавалось.
Сейчас даже несмотря на то, что сто огорчала невозможвость найти подарок для Билли, он был счастлив. Он любил Рождество и все то, с чем оно ассоциировалось — дух единения, достижения уходящего года, ощущение добросердечности и, особенно, возможность делать людям приятное так, чтобы они при этом не смотрели на тебя странно.
Он не заметил, как оказался в китайской части города. Он не помнил, чтобы сказал таксисту: «Отвези меня в китайсквй город», или даже чтобы он решил отправиться туда. Может быть, бродя по магазинам и лавкам в поисках неуловимого «того самого» подарка, он пришел в китайский квартал почти случайно. Он никогда раньше не бывал в здешних магазинах, хотя посещал эту часть города как турист. Но почему бы и нет? Может быть, именно здесь он это и найдет.
Это «неизвестно что».
Своим слегка озадаченным выражением лица Рэнд был похож на любого другого человека средних лет, ходящего по магазинам. Человек с открытым лицом, возможно, бывший в свое время вполне симпатичным, сейчас у него была красивая копна спутанных седых волос и пристально глядящие зеленые глаза. Ниже шеи старость сделала его менее привлекательным — плотная грудь переходила в толстый живот, который лишь чуть-чуть не дотягивал до типичного брюшка любителей пива (некоторые недостаточно дипломатичные друзья говорили именно так).
Можно было вообразить, что он был профессиональным футболистом, например, нападающим, который ушел из спорта в 1965 году и с тех пор постепенно сдавался полноте. Он был одет в твидовый пиджак, вельветовые брюки и серый пуловер, явно предпочитая красоте удобство.
— Это должно быть где-нибудь здесь, — пробормотал он.
Он осмотрел предметы на прилавке китайского магазина редкостей, яркий набор сувениров. Там были пепельницы, булавки для галстука, наборы ручек и карандашей, даже туалетная бумага, типичная для китайского городка. Наверху покачивались мобили, с которых свисали акробаты, горгульи, непонятные абстрактные фигурки. На стенах были часы и доски для игры в дарты, плакаты, картины и гравюры, но его ничто не привлекало. Ничто, он знал, не сможет заставить глаза Билли блестеть так, как он любил.
— Вам что-нибудь угодно, господин?
В типичной (по мнению Рэнда Пельтцера) восточной манере двигаться украдкой бледнолицая китаянка внезапно появилась из-под прилавка, просто встав. Рэнд вздрогнул, чуть не выронив оловянную пепельницу, которую взял в руки.
— Да, — сказал он. — Мне нужно что-нибудь для сына. Что-нибудь особенное.
Женщина указала на стереомагнитофон, потом на часы, но Рэнд покачал головой.
— Ему нравятся механические вещи? — спросила женщина.
— Нет. Он художник. Рисует карикатуры. Может быть, у вас есть что-нибудь для художника.
— Художника?
— Да, — ответил Рэнд, внезапно вдохновившись. — Может быть, что-нибудь вроде мольберта и одновременно держателя для кистей или… — Он поднял глаза к потолку, чувствуя, как текут потоки вдохновения. — Или, может быть, этюдник, который можно сложить и носить в кармане. Вы знаете, для художника, который много передвигается…
— Художника? — повторила женщина, протягивая Рэнду многоразовую батарейку.
Он покачал головой и пошел к двери, продолжая размышлять над задачей создания переносного мольберта.
— Минуточку, — позвала женщина.
Рэнд задержался, а она бросилась вон из-за прилавка через маленькую дверь, ведущую в другую комнату. Как только она исчезла, Рэнд почувствовал, что в комнате еще кто-то есть.
— Господин желает что-нибудь особенное? — спросил другой голос.
Он принадлежал очень худому мальчику-китайцу. Длинные ноги делали его выше ребят своего возраста, отчего он казался на несколько лет старше, чем был на самом деле, а на самом деле, по мнению Рэнда, — ему было лет девять. Выцветший пиджак с эмблемой «Лос-Анджелесских Доджеров», мятая спрингетиновская футболка, застиранные и рваные джинсы «Левайс» и теннисные туфли с высоким верхом — эти вещи в глазах Рэнда делали его похожим на ходячую рекламу аукционов невостребованной одежды. Тем не менее, в нем было нечто, заставившее Рэнда отнестись к нему с симпатией и доверием.
— Да, — ответил он, переводя взгляд с огромных темных глаз мальчика на дверь, через которую вышла женщина, и обратно. — Что-нибудь необычное, что-нибудь, чего ни у кого больше нет.
Потом, сообразив, что такое описание подходит лишь для очень немногих предметов, как, например, бриллиант «Надежда», он поправился:
