Александр Потупа - Фантакрим - XXI
И эта сверхидея Тэда Грегори, сверхидея, которая самого его забросила на Луну, заставила ускользнуть в сферу чистой астрофизики, эта сверхидея волнует всех, по-моему, всех, кроме Игоря Ясенева. Он многозначительно улыбается: «Мы противопоставим этим запугиваниям естественную мораль Контакта, проекцию отношений космических на отношения земные. Ближнего надо любить вовсе не за то, что он похож на тебя и в нем отражается твое величие. Любовь, основанная на подобии людей друг другу, даже на их богоподобии, не могла остановить разгул взаимных убийств и унижений. Ближний, каким бы дальним он ни казался, — это твое иное Я, иная эволюционная ветвь единого ствола, твоя же иная реализация. Нельзя любить себя в одном реально осуществленном варианте, другие варианты тебя столь же заслуживают любви».
Он становится серьезным: «Возлюбить свое отражение — не фокус. Победа души — возлюбить создание инаковыглядящее, инакомыслящее и даже инакодействующее…»
Похоже, они с Махагуптой намерены всерьез протолкнуть эти идеи, до которых нам всем дорастать и дорастать…
Но где же Тим?
И светотени складываются в нечто, источающее острую тревогу, более острую, чем моя композиция номер такой-то… В живую тревогу живого леса, леса, который вместе со мной ищет моего мальчика…
Атмосфера в кабинете Ясенева сгущалась.
— Мне тошно произносить это вслух, — кричал Стив Грегори, — но здесь попахивает предательством, Игорь, обыкновенным предательством!
— И мне не слишком нравится эта история, — тут же заговорил Крутогоров. — Только тебя, Стив, здорово заносит…
Радж Махагупта, который до сих пор сидел неподвижно, поднял два пальца, и все удивленно затихли. Добровольное вступление в дискуссию сверхмолчаливого Раджа лучше всего подчеркивало серьезность момента.
— Ребята, — сказал Радж, — мне тоже кажется, что наше серьезное выступление против Нодье может стать первым боевым действием между сторонниками разных эволюционных линий. А война противоречит нашим принципам.
«Вот и беднягу Раджа до длинного монолога довели, — размышлял Фуэнтес. Вот ситуация — все всё понимают, все по-своему правы… Ясно, что для Стива наше поражение было бы смертельной потерей, в некотором смысле более страшной, чем для Ясенева — у Игоря хоть семья… А Стив после истории с Никой весь в Эвроцентре, без остатка и без малейшей разрядки. Ему непременно нужно доказать, что его не сломали…»
Тишину, словно подчеркнувшую сказанное Махагуп-той, нарушил тонкий зуммер вызова по индиканалу. Ясенев быстро взглянул на миниатюрный наручный экран и дал переключение на стенную телепанель.
На большом экране возник Жан Нодье и стал удивленно оглядываться.
— У тебя совещание? — спросил он. — Может, я не вовремя?
— Напротив, — усмехнулся Ясенев, — твоя удача — весь штаб в сборе…
— Ну, как ваш заговор? Продвигается?
— Разумеется! — ответил Игорь, поворачивая к экрану дисплей-планшет с изображением вооруженного черта. — Мы уже создали твое изображение, Жан, и теперь, согласно древнейшим законам магии, владеем тобой…
— Ну да, теперь кто-то из вас проткнет мой образ лихой стрелочкой, образом каменного копья, — тоже заулыбался Нодье. — Я скончаюсь в жутких муках на другом конце Земли, и никто ни о чем не догадается… Кстати, я возвращаюсь из нашего австралийского филиала.
— И как поживает твой Лямбда с его гиперкортексом? — совершенно безразличным тоном спросил Ясенев.
— У тебя славная разведка, дружище, — сразу же отреагировал Нодье. Мой малыш в полном порядке, надеюсь, он предстанет перед Советом в своей лучшей форме. Но уверен, ты тоже приготовил нечто эффектное.
— Приготовил, — вздохнул Ясенев. — Мы тут очень старались.
— Я тоже кое-что знаю, — ухмыльнулся Нодье, делаясь особенно похожим на собственное дисплейное изображение. — Ваш эврик покажет, как сработать изящную теоретическую модель любого предложенного Советом явления. И потом вы станете демонстрировать фокусы с микроэвроматом в духе композиций Анны Ясеневой… Или я ошибся?
— Ты безошибочен, Жан, — ответил Ясенев. — Но сейчас дело не в наших с тобой детективных хохмах… Ты собираешься нас атаковать?
— Откровенно говоря, я вот что думаю, Игорь: к чему приведет наша открытая грызня? Я по-прежнему считаю, что модификация индивидуального мозга должна опережать все остальные направления. Пока мы не загнали в черепную коробку нечто более емкое, оперативное, а главное — более ответственное, пока мы не сделали все это, боюсь, цивилизации придется трястись за свое будущее. Но мне хотелось бы…
— Я тебя понял, Жан, — перебил его Ясенев. — Хочу сказать, чтобы ты знал — я не подпишу ни одного материала против твоей программы, ни одного материала для публичной склоки.
Нодье немного помолчал, прикрыв веки.
— Спасибо, Игорь, — сказал он наконец. — По-моему, нам пора вступать в настоящий контакт. Ведь наши планеты не так уж далеки друг от друга…
— Это точно, Жан. Когда-то наши предки сумели вместе слетать в космос, а времена были куда темней.
— Времена освещаются людьми, Игорь. Я хочу сказать, что у наших предков были светлые головы…
«Вот так, и, вроде бы, все сказано, — думал Хосе Фуэнтес, — и наступает идиллия взаимности — почти учебный пример на тему философских упражнений Игоря и Раджа. И все слишком прекрасно, чтобы быть реальностью».
Нодье не выключал индиканал и как-то заметно мялся.
— Знаешь, Игорь, похоже, кому-то не терпится стравить нас всерьез…
Ясенев улыбнулся и промолчал.
— Боюсь, чтобы неолуддиты не устроили в эти дни какую-нибудь великую пакость… Впрочем, я становлюсь стар и пугаюсь любой тени… Счастливо, ребята, наша машина пошла на посадку…
Анна не выдержала и побежала. Лес вокруг нее напрягся, стал упругим и цепким. И пляска светотеней в новом ритме стала еще тревожней.
Я хотела пойти немного быстрей и вот, надо же — побежала, пронеслось в голове у Анны, и мысли ее заметались в такт ускорившемуся мерцанию светотеней. Понимаю, что все хорошо, все к лучшему в этом лучшем из лесов… не может произойти ничего плохого… ничего плохого в тишайшем и уютнейшем месте Земли, где самое время цепляется за тебя хвойными лапками, умоляя не спешить… посмотреть бы со стороны на мои нелепые прыжки между деревьями… должно быть, очень смешно… сейчас деревья засмеют меня, попадают от смеха на моем пути… они окружат меня сплошным завалом, и пока я до конца не выслушаю их смех, смех обезумевших деревьев, они не выпустят меня к озеру…
— Тим! Тим! — громко закричала она.
