Гуин Ле - Далеко-далеко отовсюду
Кажется, мать понимала это, но мне ее понимание было до лампочки. Моя мать была и остается хорошей женой. Быть хорошей матерью и хорошей женой дело первой важности для нее. И она действительно хорошая мать и хорошая жена. Она никогда не унизит моего отца. Она по мелочи командует им, это уж как положено, но никогда на него не ворчит, не обрывает его, как поступают другие женщины - я не раз слышал - со своими мужьями; во всех больших делах она его поддерживает - он у нее всегда прав. И она содержит в чистоте дом, очень хорошо готовит, к тому же печет домашнее печенье и всякие вкусности, и рубашка чистая для нас у нее всегда наготове, а когда обществам "Мускуляр Дистрофи" или "Марш Дайм" требуется секретарь или сборщик взносов, она и это берет на себя. А если вы считаете, что кормить-поить, обихаживать семью, пусть маленькую, да так вести хозяйство, чтобы все было в ажуре и тихо-мирно, дело несложное, вам не мешает побыть на ее месте год-другой. У нее много работы и забот полон рот. И при этом - подумать только! - она боится заняться чем-нибудь, кроме нас и хозяйства. Не за себя боится, боится, что если займется чем-нибудь другим, нас запустит, все в доме пойдет наперекосяк, и она перестанет быть хорошей женой и матерью. Ей кажется, что она все время должна опекать нас. Она даже не находит времени почитать роман. Думаю, что она не читает романы еще и потому, что, если бы ее заинтересовал, захватил какой-нибудь роман, она оказалась бы где-то далеко, сама по себе, вдали от нас, не с нами. А это, с ее точки зрения, недопустимо. Так что, если она и читает иногда, то только журналы о приготовлении пищи и по искусству украшать интерьер, и еще один - о немыслимо дорогих путешествиях в места, куда она никогда не согласится поехать. Мой отец проводит массу времени у телевизора, она же никогда толком не смотрит его: если даже они сидят вместе в гостиной, она в это время либо шьет, либо вышивает, либо подсчитывает дневные расходы, либо составляет списки должников "Марш Дайм". И всегда готова вскочить и помчаться по каким-нибудь неотложным делам.
Она не особенно баловала меня, единственного ребенка в семье, хотя обычно таких детей окружают всеобщим вниманием. Она пыталась умерить мою тягу к чтению, но, когда мне исполнилось двенадцать или тринадцать лет, она оставила свои попытки. С тех пор как я помню себя, в мои обязанности всегда входило содержать в порядке свою комнату и выполнять работы по саду. Я подстригаю газон, выношу мусор и тому подобное. Только мужская работа, разумеется. Я понятия не имел, как обращаются со стиральной машиной и сушилкой, пока мать не легла на операцию, после которой она еще в течение двух недель не могла подниматься по лестнице. Не думаю, что отец смыслил больше, чем я, в этих машинах. Потому что это женская работа. Тут дело доходит до смешного. Отец вообще-то большой дока в обращении с машинами. Каждый инструмент у него выполняет до двенадцати различных операций и имеет всевозможные дополнительные приспособления. Если отец приобретает простую, неказистую модель, он не успокоится, пока не придумает, как ее усложнить. А вот следить, ухаживать за домашними машинами должна была мать. И когда они ломались, она вызывала мастера. Отцу не нравилось, когда он узнавал о каких бы то ни было поломках.
Поэтому я и помалкивал о машине. Потому что она сломала меня окончательно. Ну просто конец мне пришел, последняя остановка. Слезайте, приехали. А за стенками автобуса - ничего, только дождь, да туман, да я со своими обезьяньими ужимками, я, на которого никто не смотрит, которого никто не слышит.
Итак, в тот день сразу с автобусной остановки я вошел в дом. Мать на кухне что-то сбивала в миксере. Стараясь перекричать шум машины, она что-то сказала мне, я не расслышал что. Я поднялся к себе, сбросил ранец, снял мокрое пальто и стоял посреди комнаты, прислушиваясь. Дождь колотил по крыше. Я сказал: - Я интеллектуал! Я интеллектуал! А все остальное пусть катится в тартарары!
Прислушался к своему голосу - и не поверил: так жалко он звучал. Велика важность - "Я интеллектуал". Ну и что ты хочешь этим сказать? В этот миг туман сомкнулся вокруг меня окончательно. И тут же я нащупал скалу. Вот она - моя рука буквально обхватила твердую, надежную скалу. Девушка в автобусе говорит "да" таким твердым, вселяющим надежду голосом. "Да, это здорово. Иди и дерзай, и будь самим собой".
И, вытерев мокрую от дождя голову полотенцем, я сел за стол и стал перечитывать "Психологию сознания" Орнштейна. Потому что в тот момент мне недоставало именно мыслей на тему о том, как работает наше сознание, наша голова.
Но этого хватило ненадолго. Я потерял свою опору.
За ужином отец стал объяснять мне, как нужно обращаться с новой машиной. Ее нужно каждый день объезжать на средней скорости, и лучше всего это делать по дороге в школу и обратно.
- Если ты хочешь, чтобы недельку-другую этим занимался я, ну что ж, я с радостью это сделаю, - сказал он. - Не годится, чтобы новая машина стояла на приколе.
- Ладно, - сказал я, - займись ею. Произошел взрыв. Лицо его стало жестким.
- Если тебе не нужна была машина, мог бы сказать мне об этом раньше.
- Ты никогда не спрашивал, нужна ли она мне. Его лицо стало еще жестче - как крепко сжатый кулак. Он сказал:
- Она не так уж много набегала. Думаю, что ее можно вернуть. Не за полную стоимость, разумеется. Они уже не смогут продать ее как новую.
- О, чушь какая, что еще за новости! - включилась в разговор мама. - А как, по-твоему, Оуэн будет ежедневно добираться в будущем году до Университета Штата и возвращаться в тот же день домой, если у него не будет собственной машины? Автобусом ему придется тратить целый час. В один только конец. Ради бога, Джим. Ты же не думаешь, что он станет жить в этой машине! Если тебе так уж хочется ездить на ней на работу, езди на здоровье. Но на будущий год она будет просто необходима.
Это было прекрасно. О, мудрая моя мама! Это, конечно, она подсказала отцу, из каких практических соображений он должен был подарить мне машину и в этом его оправдание и полное, с моей стороны, прощение. Университет Штата находился на противоположном конце города, в десяти милях от нашего дома. Мне, безусловно, нужна будет машина, чтобы ездить туда на лекции в будущем году. Одна беда - я не хотел учиться в Университете Штата!
Но стоило бы мне только заикнуться об этом, сказать: "А что, если я собираюсь в другой колледж?", как произошел бы еще один взрыв. Вместо одной ссоры состоялись бы две. Потому что моей маме ужасно хотелось, чтобы я учился в Университете Штата. Ей этого хотелось до ужаса. Потому что в этом Университете училась она, потому что там она встретила отца и студенткой третьего курса оставила Университет, чтобы выйти замуж. Биверли, ее лучшая подруга, тоже была оттуда. Мама знала Штат. За него она была спокойна. В то время как те колледжи, куда стремился попасть я, не внушали ей доверия. Они были далеко, и ей непонятно было, чем там занимаются; и вообще, по ее убеждению, в них было полно коммунистов, радикалов и интеллектуалов.
