Сергей Синякин - Резервация
Нашлись среди обывателей и ловкачи, что принялись анонимки писать, и в том свое спасение видели, что хрустнут на щучьих зубах не их, а ближнего косточки..."
Шум в зале отвлек Давида от размышлений.
Багрового от злости Влаха Скавронски держали за руки незнакомые Давиду молодые ребята. Против Скавронски стоял надсадно кашляющий Бернгри и между ними темнела лужица пролитого коньяка и блестели осколки разбитой рюмки.
- Старый маразматик! - сказал зло Скавронски. - Где бы ты стирал свои подштаники, если бы о нас не позаботился Стан?
- Что случилось? - спросил Давид флегматичного Блоха. Тот держал в руках мельхиоровую вилку и растерянно разглядывал ее узоры.
Бернгри ударил Влаха.
- Авис? Авис ударил Влаха? - удивился Давид. - За что?
- Влах предложил выпить за здоровье генерала Стана, обеспечившего безопасность творческих сил страны.
- Влах? - Давид потрясение уставился на товарища. - Влах предложил выпить за здоровье генерала Стана?
"Были, конечно, среди лягушиного народа и вольнодумцы. Как без них обществу? Бесхитростные обыватели карбонариев сторонились, а приближенные лягушки шептали тирану о неслыханном вольнодумстве и даже добровольно образовали полицейские силы по борьбе с вольнодумством и покушениями на устои.
Придворные философы прямо утверждали, что вольнодумство и покушения противоречат конституционным правам лягушек, ибо по конституции выходило: прав тот, кто ест. А из философских рассуждений вытекало, что новоявленных карбонариев надо из болота выселять навеки или отлавливать для щучьего удовольствия и вершения щучьей же справедливости, как единственно существующей на болоте.
И выселяли. И отлавливали. И справедливым судилищам подвергали.
А болото все гуще заростало сине-зелеными водорослями, и все цвело на болоте, к ликованию лягушиного народа, ибо за цветением этим не было видно вонючих и нежилых куч плавника, а следовательно, можно было говорить о процветании и благоденствии народа.
Находились отважные и любящие, что забрасывали щуку гирляндами белых лилий и желтых кувшинок, и осыпали тирана подобающими ему почестями..."
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Работа не шла.
Давид отложил ручку и сидел над чистым листом бумаги. Все более он задумывался над изменениями, случившимися со Скавронски. Исчезла грубоватая язвительность Влаха, его открытое неприятие царящего в стране полицейского произвола и политического невежества.
Давид не верил, что человек может так разительно измениться в столь короткое время. Неужели на Скавронски повлиял его разговор с государственным референтом?
Какие доводы могли заставить согнуться человека, прошедшего семь кругов Анта?
Государственный референт... Маленький, тихий, близорукий человек в старомодном костюме. По тайным тропам власти он пришел на свою должность из сельских фермеров, неожиданно обласканный диктатором и ненавидящий в душе своего покровителя лютой ненавистью палача. Нельзя было сказать о нем лучше, нежели это сделал сам Влах.
"Медленно двигался тиран среди ряски, а за ним черной безмолвной тенью следовал Рак - верный слуга тирана и палач.
Черный Рак был умудренным палачом. В порыве откровенности он не раз говорил тирану, что вольнодумство не рвут с корнем, полезнее оставлять известные ростки и знать впоследствии наверняка, где взойдет будущая опасность режиму.
Против затейливого полицейского умысла крылся в том рассуждении и политический расчет, рожденный инстинктом самосохранения.
Путь Рака к власти поражал злодействами и пугал замытыми пятнами крови. Черный Рак не расставался с портфелем, в котором покоились созданные искусными крючкотворами заговоры преданных и надежных. В застенках тирана шла кропотливая работа, и брата заставляли клеветать на брата, отца на детей, а детей на иных родственников. Непрерывным потоком шли анонимные доносы, и лягушиный народ, отдыхая ночью на кувшиночных листьях, вздрагивал от случайных всплесков на воде и долго смотрел на расходящиеся круги, гадая, чей час пробил в эту ночь.
Черный Рак обычно присутствовал на допросах и не мог отказаться от удовольствия ущипнуть твердой еще клешней бледное от пыток брюшко жертвы. Не ради показаний, ибо палач знает цену признанию в крике, а в силу своей натуры, которая находила удовольствие и радость в чужой боли.
Тысячи лягушек работали на канале, должном соединить болото с Зеленым Ериком. Тиран жаждал расширить свои владения, и бесконечные эти работы требовали все новых и новых строителей, а это увеличивало число анонимных доносов, поступающих в канцелярию тирана и обвиняющих одних подданных в том, за что награждали других.
Если бы молитвы на смерть тирана и его палача дошли до бога, то болото испарилось бы силой гнева господнего. Но бог не имеет ушей для лягушек и не внемлет их горю.
Рак опасался только серебряногалунного судака, прославившегося войной против Черного Ерика и потому пользовавшегося уважением и любовью жерехов и большого отряда подрастающих окуней, командующих когортами угрей и батальонами закаленных в боях лягушек. Это была сила, и Рак рассудительно считался с ней, раскланиваясь с судаком на приемах и вместе с тем тайно закладывая основы будущего падения блестящего победителя.
Уже легли в знаменитый портфель первые анонимки о злоупотреблениях галунщика: запускал плавники в казну повелителя и пошаливал в обществе бойких плотвиц и распутных лягушек, а в экстазе молоковом .высказывал тайные мысли, свидетельствующие о намерениях свергнуть тирана и круто повернуть к демократическим формам правления. В том же портфеле покоились личные письма судака к знакомым жерехам и между строк в тех письмах читались прозрачные намеки на глупость и ограниченность повелителя.
Однако все это хранилось в тайне потому, что несомненно могло вызвать недовольство тирана, но не гарантировало гибели галунщика, а Черному Раку непременно надо было добраться до белого и скользкого судачьего брюха.
Но время к тому еще не пришло..."
Только за эти прозрачные намеки Скавронски должны были раздробить пальцы прикладом автомата. Тайная война референта с министром обороны была секретом полишинеля. О ней знали все. Борьба эта привела к формированию жандармерии, этой личной гвардии референта. В подозрительности своей референт привлек к сотрудничеству знахарей, которые силой подавляющих волю снадобий делали из человека покорного раба. Пластилиновая податливость сломленного человека использовалась для проведения шумных публичных процессов. Разговаривая с референтом, слушая его монотонные и обезличенные рассуждения о государственной пользе, Давид всегда испытывал какой-то нервный озноб.
