Юлиана Лебединская - Темпориум. Антология темпоральной фантастики
– И ты сел за пишмашинку, отмобилизовался, сосредоточился и породил этого агнца на заклание? Точно зная, что все рецензенты, даже самые ленивые и покладистые, набросятся именно на него, причем так рьяно, что забудут обо всех остальных, пускай даже более слабых вещах? Потому что этот твой «Сон» настолько уязвим, что всё прочее на его фоне попросту меркнет и кажется если не шедевром, то стопроцентным проходняком?
– Не совсем…
– Верю, что «не совсем». Даже еще точнее: убежден, что «совсем не». Ты хотел, чтобы эта повесть была издана. Или, по крайней мере, прочитана неким кругом лиц. Хотя бы даже одним мною.
– Не знаю, – сказал Кармазин. – Может быть. Понимаешь… я должен был это написать. Меня как будто что-то под локоть толкало. Поднимало и несло. Давно я так легко не писывал. Иной раз сидишь утро, сидишь день, тужишься, кожилишься, а текст не идет… Тут всё было иначе. Как в молодости – не я рождал этот текст, а он сам рождался, и был очень недоволен, что я за ним не поспеваю своими кривыми пальчиками по клавишам. Наверное, это и есть вдохновение. Веришь ли, я украдкой через плечо оглядывался, кто там стоит надо мной, муза или черт с рогами…
– И кто же стоял? – ухмыльнулся Иван Яковлевич.
– Никого. Только соседка заглянула, спички у нее, видишь ли, кончились. И всё, и тишина. – Кармазин грустно засмеялся. – С таким вдохновением полагалось бы шедевры ваять, а я… вон что… «Сон несмешного человека»… обычный уровень. А что тебя так взволновало-то?
– Меня? – переспросил Иван Яковлевич. – Да всё подряд. Начиная с заголовка. Вот ты назвал повесть «Сон», а ведь дальше про сон ни слова, ни из чего не следует, что это сон!
– Ну, допустим…
– Зато как-то сразу становится понятно, что это будущее, но не самое близкое, а такое, что мы в большинстве своем до него, конечно, доживем, но законной радости от сего факта не испытаем, притом что изменить или как-то повлиять на его приход всё едино будем не в состоянии.
– Да, да, – сказал Кармазин. – Это ты верно подметил. Меня всегда выводил из равновесия идиотский посыл, что, дескать, вот мы строим будущее, что, дескать, будущее в наших руках… Да только ни хрена мы не строим. Вернее, строим, но еще ни разу не случалось, чтобы удалось построить именно то, что изначально намечено было самыми детальными планами. Помнишь анекдот про бедолагу слесаря? Который по деталюшкам выносил со своего завода швейную машинку, а как ни соберет, всё пулемет получается… Так и мы. Что бы ни начинали строить, всё равно получается какая-то глупость!
– Ну, у тебя не глупость, – сказал Иван Яковлевич. – У тебя скорее странность…
– И что же тебе показалось странным?
– А то, что этот мир у тебя обыденный, вроде того, что мы прямо сейчас с тобой видим вокруг себя, и одновременно какой-то дикий. Нелепый. Несуразный.
– Еще как назовешь? – съехидничал Кармазин. – Аргументируй.
– Запросто. Твой… гм… лирический герой в самом начале повествования перемещается с работы на автобусе. В салоне работает телевизор, по которому показывают заграничные мультики, а над кабиной водителя бежит рекламная строка.
– Всё нормально. Будущее. Дальше?
– А дальше полная задница: эта твоя бегущая строка сообщает аудитории – что? – астрологический прогноз. В будущем веке, в эпоху технологического прорыва – какие-то гадские овны, козероги и скорпионы! Потом: водитель курит, а по салону боком – боком! – пропихивается толстущая тетка-кондуктор и требует плату за проезд с пенсионеров и, что самое несообразное, с детей. С детей!
– Ну да, – пробормотал Кармазин. – Там все кондукторши как на подбор одна другой толще. Как будто их по этому признаку специально подбирали.
– Какие автобусы?! – шепотом вскричал Иван Яковлевич. – Какие кондукторы? Уже сейчас повсюду стоят компостеры для абонементов, откуда ты выкопал этих доисторических кондукторов, да еще жирных?! Где электромобили, где городские поезда на монорельсах? Ну, черт его знает… хотя бы метро? У нас ведь давно собираются метро построить… И разве в грядущем столетии никотиновая зависимость так и не будет побеждена?
– Не будет, – вздохнул Кармазин.
– Вот то-то! У тебя там все, на кого ни упадет взгляд героя, курят. Даже юные девы на улице! Стоят и курят. Как это ты их назвал: «прекрасные коровы»!
– А как их еще-то назвать? Юное иконописное личико… пустой, отсутствующий взгляд… равномерные жевательные движения…
– Непохоже, чтобы твои «прекрасные коровы» имели склонность к посещениям фортепианных концертов, а в сумочках носили томики Блока… Или вот еще: «Он задержался под вывеской, на которой кислотного цвета буквами написано было «Бытовая магия»…» Это что за хрень такая? Ты уж определись, что пишешь, научную фантастику или фэнтези.
– При чем тут фэнтези?! Какая, к черту, фэнтези? Ты же знаешь мою любовь к этому делу…
– Ну а фиг ли тогда?!
– Обычный парфюмерный магазин. Духи там, помада…
– «Парфюмерный магазин», – покачал головой Иван Яковлевич. – Где в нашем городе ты видел парфюмерные магазины? Отдел в ЦУМе – вот тебе и вся парфюмерия.
– Так это же будущее!
– Хорошо, будущее… Но только у тебя рядом с этой… «магией» другая вывеска упомянута. И на ней начертано, если ты помнишь, «Мясной магазин»!
– Что, что здесь-то тебе не нравится?! – горестно вскричал Кармазин. – Думаешь, сейчас нет мяса, так и никогда не будет?
– Ты, – сказал Иван Яковлевич с ядовитейшей иронией. – Ф-фантаст, едят тебя мухи… Если это у тебя двадцать первый век, то какие там могут быть к свиньям магазины? Да еще мясные?
– Ну извини. Денежное обращение никто еще не отменял…
– Ты всерьез полагаешь, что в двадцать первом веке мятые бумажки и стершиеся монетки будут использоваться для обмена на продукты питания и первой необходимости?
– И не только первой! А и второй тоже. Будут, и очень активно. Уж поверь мне…
– Как-то нелепо у тебя будущее вторгается в настоящее. Как-то уж всё переплетено и запутано. Магия и мясо! Где ты видел в нашем городе мясной магазин? Не говоря уж о мясе…
– Это же будущее. Грядущий век.
– Ага, грядущий. Как это у тебя… «Молодая девушка, по всем признакам – студентка политехнического университета, с красивым, немного сонным лицом, стояла на углу Софрониевской церкви и лениво потягивала пиво из банки». Студентка… пиво… из банки… Я был студентом, и ты был студентом. Мы оба помним, что пили мы и что пили наши подруги. И уж последним в этом списке было пиво! Из банки, блин… Кстати, Софрониевская церковь – это где?
– Там, где сейчас органный зал.
– О, мать твою… Ты хочешь сказать, что наступит время, когда там снова будет церковь?
