Юлиана Лебединская - Темпориум. Антология темпоральной фантастики
– Пока, сынок, – сказал папа. – Я очень люблю тебя. Прощай.
– Пока, папа, – вымолвил я с трудом, и сердце взметнулось, осознавая эту потерю его навсегда, и эту встречу с самим собой. – Люблю тебя, папа! Прощай!..
Луна светила безмолвно, ветер притаился в кронах и кустах, ожидая чьей-нибудь трагической смерти, чтоб обездоленно взвыть во всю мощь. Я влез на стену, чувствуя пульсацию поля. Оно было здесь, дышащее, нечеловечески насмешливое, холодное. Я чувствовал его.
– Эй, младший! – Невесть откуда взявшийся спецназовец возник из-за дерева, словно тень. – Ты куда?
– Гулять я. К подружке во двор. Задрало уже тут сидеть.
– Ладно, иди, – подумав, разрешил он. – Но возвращайся быстрее. И если что, кричи. А то хулиганы какие-нибудь. Отвечай потом перед Сергей Сергеичем, он же убьет.
Я кивнул. Поле вздулось, напряглось, пробегая судорожными бесцветными волнами, обволокло меня с ног до головы, пронизало тело и пропустило, обдав всё тем же холодом и тошнотой. Минутная стрелка шагнула на полдиска назад.
Двор моей матери вспыхнул, разрастаясь перед глазами, освещенный ярко, – тут был полдень. Я свалился со стены, сильно ударившись ногами, стиснул зубы, шипя от боли. Света сидела перед мольбертом, рисуя старую яблоню и окружавший ее двор. Увидев меня, она вскочила с широко распахнутыми глазами, и даже в этот краткий миг я увидел мелькнувшее в них сумасшедшее, радостное счастье.
Пока она бежала ко мне, я думал о предопределении и неизменности, о Свете и моей маме, обо мне и об отце. Но в следующее мгновение тонкие Светины ноги оказались перед моим поднимающимся лицом, и я, глядя в ее сверкающие глаза, сквозь зубы сказал: «Привет».
* * *Много времени еще пройдет с того дня. Я буду жить в детском доме и учиться, выбиваться в люди, привыкая заботиться о себе сам. Я уеду за границу, несколько раз вернусь, откапывать спрятанные сверкающие камни, буду брать понемногу, как мошенники в том фильме, и снова уезжать, устраивая свою будущую жизнь, жизнь своей будущей жены и сына, с которым мы будем, как одно.
Мы будем часто видеться со Светой, я увижу, как она будет расти, и почти всё время буду помнить, каким окажется окончательный исход. Боль вперемешку со счастьем станет моим бременем, моим дыханием, моей насмешливой судьбой.
В семнадцать, после полных сладости встреч, мы обещаем друг другу всю жизнь. В двадцать сыграем свадьбу. Годы начнут нанизываться один на другой, годы счастья и ожидания, годы, которые я знаю наперед.
Всё это будет висеть надо мной и моей двойственной жизнью неразрешимым бременем. Но в любом горе и в любой радости я всегда буду помнить, сколько сделал для меня отец и какую боль каждодневности он ради меня перенес. В любом состоянии, что бы не произошло, я буду помнить его единственный совет: суметь прожить эти годы счастливо – не для себя, а для жены, для единственного ребенка, которому всё это так же впоследствии предстоит.
Я знаю всё это и теперь, когда тонкие руки Светы поднимают меня с пыльной земли, и теперь, когда мне удается опереться на ее плечо, и когда она спрашивает «Больно?», и когда с тревогой заглядывает в мои глаза, когда улыбается в ответ на мой сквозь слезы смех, когда гладит мою щеку, великодушно стараясь изгнать боль.
Я чувствую исходящее от нее тепло, и больше мне нечего желать.
Впрочем, нет.
Мне всегда будет не хватать моего папы, моего отца. Сколько себя помню, всегда мечтал быть ближе к нему, рядом с ним, вместе с ним. Всегда желал узнать его поближе, побольше любить его, получше понять. Я и теперь желаю того же, как ни странно это может звучать.
И всё еще зову его «отец». Каждый вечер, когда солнце клонится к закату, мне хочется стать таким же, как он.
Сентябрь, 2001Примечания
1
Сценарист на балкончике пылает: «Дураки… Провокаторы… Сгною…» Директор киностудии придерживает его за плечо: «Эдуард, хочешь лучше выпить?» Очаг возгорания погашен. «Дармоеды… Ненавижу… Что там у тебя, коньяк?..»
2
СЦЕНАРИСТ: (чуть слышно). Почему заминка?
ДИРЕКТОР СТУДИИ: У главного героя нет эрекции. Бывает. Дашь бинокль на минутку?
3
– Кто ты такой? – Маленький поляк. – Какой твой знак? – Белый орел (польск.).
4
– Где ты живешь? – Среди своих. – В какой земле? – В польской земле (польск.).
5
– Что это за земля? – Моя отчизна. – Чем она завоевана? – Кровью и ранами (польск.).
6
– Во что веришь? – В небо верю… (польск.)
7
Здесь Марк ухитрился смешать целых три английских детских стишка.
8
«Томас-Рифмач», пер. С. Маршака.
9
Alone (англ.) – один, одинокий.
