Пол Андерсон - Землянин, поберегись!
Он с головой ушел в работу, преследуя простую цель — заработать деньги. Это давалось ему без труда. Через пять лет он стал миллионером, нанял агентов, которые освободили его от всяких забот и хлопот о его капитале, и у него появилась свобода выбора. Теперь он работал, чтобы убежать от мира.
Каким пустым, никчемным, пресным Мне кажется наш старый мир!
Но только этот мир. Где-то там, вдали между звезд…
Долгая ночь близилась к концу.
— Зачем ты сюда приехала? — спросил он у Маргарет. Его голос был теперь спокоен, в нем преобладала безнадежность. — Мне хотелось оставаться втайне. И выносить человеческое общество становилось не по силам.
Она, поколебавшись, спросила:
— Ты сумел изобрести летательный аппарат, перемещающийся со скоростью, превышающей скорость света?
— Нет. Ничто из моих открытий не снимает ограничений, вытекающих из теории Эйнштейна. Должен быть какой-то путь, но я не могу его найти. Не так уж это удивительно. Наш маугли, вероятно, так и не сможет сделать копию совершенных летательных аппаратов.
— Но как же ты тогда надеешься вырваться из Солнечной системы?
— Я подумывал о космическом корабле, пилотируемом роботом, который перелетал бы со звезды на звезду, а я пребывал бы в состоянии анабиоза. — Он объяснял это так небрежно, словно говорил о том, как починить потекший кран. — Но это оказалось совершенно неосуществимым. Мой народ не может жить где-нибудь поблизости, в противном случае было бы больше свидетельств его существования, а не одна авария корабля. Вполне возможно, что они даже не из нашей Галактики. Так что я оставлю эту идею напоследок.
— Но ведь вы с матерью были на каком-то корабле. Разве его так и не нашли?
— Только те несколько осколков, о которых я упомянул. Это наводит меня на мысль, что, возможно, мой народ вообще не пользуется кораблями. Может быть, у них есть какой-нибудь передатчик материи. Нет, моя главная надежда — найти сигнал бедствия, на который придет помощь.
— Но если их отделяет расстояние во множество световых лет…
— Я открыл странного рода… источник, хм, можно сказать, излучения, хотя оно не имеет отношения к электромагнитному спектру. Вибрируя определенным образом, энергетические поля вызывают поддающиеся определению эффекты в другом источнике, находящемся на расстоянии. Важно, что эти эффекты передаются без временной задержки и ослабления.
Раньше бы она загорелась любопытством. А теперь попросту кивнула.
— Но если временные или пространственные эффекты отсутствуют, как это излучение можно проследить? Они будут совершенно ненаправленными, если не удастся собрать его в пучок.
— Это я сделать не могу — пока. Я сделал запись алгоритма импульсов, которые соответствуют расположению звезд в этой части Галактики. Каждый импульс соответствует одной звезде, его интенсивность — ее абсолютной яркости, а интервал между ним и последующим импульсом — расстоянию до других звезд.
— Но это же одномерное представление, а пространство — трехмерно.
— Я знаю. Но все не так просто, как я рассказываю. Проблема подобного представления считалась одной из интереснейших задач прикладной топологии — мне потребовалась целая неделя на то, чтобы ее разрешить. Если тебе интересна математическая сторона, у меня есть заметки, но как бы там ни было, мой народ, обнаружив эти импульсы, может дедуктивно прийти к выводу о том, что я пытаюсь сообщить. Я поместил Солнце впереди всех серий импульсов, и они должны понять, вблизи какой именно звезды я нахожусь. Как бы там ни было, вряд ли найдется больше двух конфигураций, полностью идентичных этой Вселенной, и я такую конфигурацию зафиксировал. Я построил аппарат для автоматической передачи моего сигнала. Теперь мне остается лишь ждать.
— И сколько ты уже ждешь?
Он задумчиво улыбнулся:
— Уже около года — и никакого отклика. Я начинаю беспокоиться. Может быть, мне придется предпринять что-нибудь другое.
— Может быть, они вообще не используют твои ультраволны. Они могут быть неизвестны в той культуре.
Он кивнул.
— Вполне вероятно. Но что же мне остается?
Она молчала.
Джоуль пошевелился и вздохнул.
— Вот такая история, Пегги.
Она молча кивнула.
— Не жалей меня, — добавил он. — У меня все в порядке. Исследования — интересные. Местность мне нравится, и я здесь счастливее, чем где-либо еще.
— К сожалению, это мало о чем говорит, — ответила она.
— Да, но теперь, Пегги, ты знаешь, кто я такой. Монстр. Более далекий от человека, чем обезьяна. И меня нетрудно будет забыть.
— Труднее, чем тебе кажется, Джоуль. Я тебя люблю. И всегда буду любить.
— Но Пегги, это же смешно. Только представь себе, что мы действительно стали жить вместе. У нас никогда бы не было детей… но, вероятно, это не так важно. У нас не было бы ничего общего. Совершенно ничего. Мы не могли бы разговаривать, были бы не в состоянии заниматься множеством мелочей, из которых и состоит брак, мы вряд ли смогли бы вместе работать. Я уже больше не могу жить среди людей, а ты вскоре потеряешь всех друзей и станешь такой же одинокой, как я. И в конце концов ты состаришься, у тебя иссякнут силы, и ты умрешь, а я только-только буду приближаться к зрелому возрасту. Пегги, это будет невыносимо для нас обоих.
— Я знаю.
— Лангтри — прекрасный человек. Его было бы нетрудно полюбить. Ты не вправе лишать человечество продолжения рода с такой блестящей наследственностью, как твоя.
— Возможно, ты прав.
Он взял ее за подбородок и приблизил ее лицо так, чтобы смотреть прямо на нее.
— Я обладаю определенной энергией. Если ты мне поможешь, мне удастся переориентировать твои чувства.
Она вся напряглась и отпрянула, ее глаза округлились от страха.
— Нет…
— Не дури. Я сделал бы сейчас только то, что в любом случае сделает время. — Его лицо освещала усталая, кривоватая улыбка. — На самом деле, Пегги, меня чрезвычайно легко забыть.
Его воля была слишком сильной. Она исходила через его сверкающие глаза и излучалась всеми тонкими чертами его почти человеческого лица, пульсировала, передавая движения телепатического центра его мозга, казалось, прямо-таки переливалась сквозь его тонкие руки. Сопротивляться — бесполезно, отрицать — глупо, сдавайся, сдавайся и спи. Она так устала.
Наконец она кивнула. На лице Джоуля появилась улыбка, так хорошо ей знакомая. И он начал говорить. Она так и не вспомнила, как прошел остаток той ночи, осталось лишь ощущение полусна, воспоминание о мягком голосе, что-то нашептывавшем прямо в ее мозгу, о лице, которое она видела словно сквозь мерцающую дымку. «Только однажды, — вспоминала она, — появилась какая-то машина, которая щелкнула и загудела, вспыхивая при вращении в темноте». Ее память зашевелилась, заколебалась, как пруд со стоячей водой, и воспоминания, которые ее уже давно перестали тревожить, всплыли на поверхность, словно с ней рядом оказалась ее мать.
