Александр Громов - «Если», 2004 № 05
К началу зимы вряд ли кто опознал бы прежнего Егора Оуковатова в трудолюбивом дворнике, каждодневно скребущем асфальт большой лопатой на предмет увеличения сугробов вдоль пешеходных дорожек.
Зима началась в ноябре и выдалась снежной. Егор без особого труда получил место муниципального работника низшего звена. В его ведении находился кусок уличного тротуара, двор и два дома со всеми их лестничными клетками, подъездами и мусоропроводами. Ему было доверено казенное имущество: лом, три лопаты и веерные грабли. Он гордо носил оранжевую спецовку. Начальство сперва смотрело косо, теперь понемногу начало оттаивать.
Претензии? Не больше, чем к другим, даже меньше. Егор показал себя образцовым дворником. Поначалу адски уставал, болела спина, дрожали руки и временами напоминала о себе боль во внутренностях. Привык. Да и боли стали совсем не те, что раньше. Терпимые.
Он и раньше терпел — куда денешься, — но терпел с тупой безнадежностью. Теперь появилась перспектива.
С лица Егора подолгу не сходила улыбка. Он был счастлив. Ему казалось, что он только сейчас родился. Прошлое было темно и ужасно, зато настоящее давало опору. Он стал полезным членом общества. У него появился свой законный дом — временная квартира в назначенной к сносу развалюхе, зато аж двухкомнатная. Из ржавого крана исправно текла вода, правда, только холодная. Чепуха. Можно нагреть. Пусть отключен газ, зато есть электричество, а предшественник оставил плитку и пару кастрюль. Что еще человеку надо?
Правильно: надежды на будущее.
Таковые у Егора имелись, одна радужнее другой. Потому-то он и улыбался, расчищая тротуар с монотонностью механизма. Физический труд на свежем воздухе ему нравился. Работа под мусоропроводом привлекала меньше, но ведь не все проявления жизни должны казаться медом, разве нет?
Прежде, с самого рождения, с медом было совсем туго. Ребенком Егор слыл самым тупым в классе, да, пожалуй, и в школе. Учителя со вздохом рисовали ему шаткие переводные тройки. Над ним не издевался только ленивый. Сонный мозг и общая заторможенность чувств мешали юному Суковатову понять всю глубину издевок. Быть может, потому-то он и не стал впоследствии маньяком. Летаргический ум отмечал: обижают. Не любят. Никто не любит. Егор огорчался, и только. Ему не приходило в голову мстить.
После восьми классов он выучился на слесаря, сразу же был призван в стройбат, кое-как отслужил, вернулся и поступил на завод. Что было дальше, Егор помнил смутно и не желал вспоминать в подробностях.
Кажется, он пристрастился к выпивке. Прошло сколько-то лет, все равно сколько. Умерли родители. Рядом с Егором появилась сожительница… или жена? Наверное, все-таки жена, коли сумела прибрать квартиру к рукам, когда Егора посадили. За что сажали — забыл. Вроде не убивал никого. Наверное, не нашлось денег на портвейн, попросил у кого-то чересчур настойчиво…
Нет, вспомнил! Случилось как раз наоборот. Это был единственный в своем роде звездный час в никчемной жизни прежнего Егора Суковатова. Надо полагать, с завода он уже ушел, потому что работал грузчиком в продмаге на Каланчевской. И однажды, выйдя на работу не в свою смену, занялся уборкой подсобки, сильно удивив заведующую, зато умудрившись вынести вместе с мусором три коробки коллекционного коньяка и пять бутылок старки в придачу. Не с целью наживы, совсем нет. Егор устроил праздник работягам двух кварталов. Начав с грузчиков своего и соседних магазинов, он к обеду споил благородным напитком рабочих близлежащей типографии, бригаду асфальтоукладчиков, старичка слесаря из «Металлоремонта» и неучтенное количество примкнувших граждан.
Пропажи бы еще долго не хватились — тревогу забил местный участковый, узревший бдительным оком, какую жидкость распивают знакомые пролетарии, и сильно тому удивившийся: Что обидно, сам Егор коньяка и не попробовал, скромно удовлетворившись старкой. Что ему коньяк! Народная любовь куда выше. Да еще чтобы не дразнили дебилом и огрызком…
Сначала в присутствии милиции его била заведующая — свирепая тетка, утверждавшая на страх грузчикам, будто в ней девяносто восемь килограммов. Враки! — она тянула на сто тридцать нетто и весь вес вкладывала в удар. Егор летал по подсобке, как пушинка внутри торнадо. Затем ему были предоставлены шесть часов на выплату стоимости уворованного, иначе…
Денег у жмотов-собутыльников, хотя бы и взаймы, категорически не нашлось. Равно и у супруги. Так что вышло «иначе».
Дали три года. Выйдя на волю, Егор остался без жены, без квартиры и без работы. Как давно это было? Не вспомнить, да и незачем. К чему ворошить прошлое? Настало время глядеть вперед.
В то утро, когда, греясь у горящей покрышки и подыхая от рези в кишках, он вдохнул лилового дыма, началось пробуждение. Почему Егор вдруг решил, что надо жить иначе, он не умел объяснить. Решил
— и все. А решив, начал действовать.
От вшей он избавился самым простым манером: сбрил начисто растительный покров на теле, тем самым лишив паразитов их угодий, привольных, как Шервудский лес. Бриться пришлось с помощью тупой одноразовки, извлеченной из мусорного контейнера, и холодной прудовой воды. Зато имелось мыло — большой кусок настоящего, пусть и наидешевейшего, хозяйственного мыла, купленный преобразившимся Егором в первый же день. Редкие брови и ресницы Егор пожалел и оставил, тем более что они отнюдь не являлись надежным партизанским убежищем для обнаглевших членистоногих. Карательная операция, произведенная пальцами и обломком мелкой расчески, не замедлила это подтвердить.
В приступе гордыни Егор решил было обойтись без всяких там центров реабилитации бездомных — и обошелся бы, кабы не документы. Для начала нужна была какая-никакая ксива. Пусть пока не паспорт. Пусть мало что значащая бумажка, но официальная и с фамилией. Та справка об освобождении давным-давно истлела неведомо где…
Пришлось и бегать, и ждать. Ждал Егор деятельно: улучшил гардероб, завел полезные знакомства с грузчиками и дворниками, прикупил кое-что из необходимых мелочей. На данном этапе, как и прежде, основной доход приносила сдача стеклопосуды.
Потом повезло: взяли на работу, предупредив, правда, что берут лишь на зимний период, и на тот же срок выделили жилье. Егор очень быстро обзавелся старым пружинным матрацем, облезлой тумбочкой и допотопным торшером. На помойке временами появлялись и не такие богатства. Иной раз попадались книги, их Егор жадно тащил к себе. Часами валяясь под торшером, он читал все подряд: от лохматых школьных учебников до «Современного кубинского детектива», от стихов Агнии Барто до справочника по анодным трансформаторам, от подшивки журнала «Семья и школа» до книги с волнующим названием «Молодежь и трудовые ресурсы Туниса». Ничего не пропадало, все шло впрок, даже ресурсы Туниса, а изголодавшийся мозг требовал: еще! Как можно больше!
