Орсон Кард - Тот, кто ходит по пятам
— Что я могу для тебя сделать? — спросил отец.
— Мне нужна твоя помощь, — ответил Рюбен.
Мейнард принялся царапать лапами пол перед настоящим деревянным письменным столом отца. Мальчик нагнулся и поднял пса на руки.
— Извини.
— Ничего страшного. Садись и рассказывай.
И тогда Рюбен рассказал о невысоком коренастом человеке, о письмах, конверте и пустынных горах к северо-западу от Энтерпрайза. Слушая, отец то и дело кивал.
— Ты обращался в полицию? — спросил он.
— Нет. Я же человек с нарушениями психики, помнишь? Нужно, чтобы ты поговорил с ними.
Отец кивнул, и Рюбен почувствовал облегчение… пока не услышал следующие слова:
— У тебя есть еще какие-нибудь доказательства?
— Разве тех, что я уже привел, недостаточно? — спросил Рюбен.
— Ну, это выглядит не слишком убедительно. Может, кто-то просто написал на конверте неправильный адрес?
— Но ведь все сходится, — чувствуя пустоту в груди, возразил Рюбен. — А как насчет поступков того субъекта?
— Люди частенько совершают странные поступки, — сказал отец. — Ты рассказывал эту историю доктору?
Рюбен молча смотрел на отца, замечая, как тщательно тот обдумывает каждое слово, как нервно вертит в руках телефонную трубку. Мальчик понял, что отец не верит ему, боится его и хочет, чтобы здесь оказался врач.
— Доктор? — переспросил Рюбен. — Конечно. Давай, отец, позвони ему. Уверен, он тебя успокоит. Скажет, что воспринимает все случившееся как признак пробуждающегося у твоего маленького мальчика гражданского сознания, посоветует радоваться тому, что я теперь пытаюсь поладить с отцом и добиться расположения людей, совершая героические, пусть и воображаемые дела. — Рюбен встал и направился к двери. — Пошли, Мейнард. Хватит лизать ковер.
Когда Рюбен вышел на улицу, на него нахлынули злость и горечь. Ну зачем он суетится? Ему все равно ни в жизнь не поверят. Они все хотят одного: справиться с ним, словно он эпидемия или лесной пожар. Даже мать и даже когда он был совсем маленьким… Думая о матери, Рюбен всегда вспоминал, как та пыталась разговаривать с ним, отвечать на его вопросы, но сама боялась, боялась — как отец, как доктор, как все люди на улицах.
Он достал свою красную карточку, и все начали расступаться, пропуская его. Даже большие деревья на Мейн-стрит, казалось, отшатывались в ужасе.
Мейнард остановился и задрал лапу на одно из деревьев.
— Хорошая мысль, — сказал Рюбен. — Пусть они все подохнут. Пусть враг высадится и всех их покорит. Они того заслуживают.
Расправляясь с сэндвичем в ресторанчике на станции метро, мальчик пытался представить, каким будет вражеское вторжение. Он представил, как белокурый гигант тащит куда-то отца, закованного в кандалы, и зрелище получилось неплохое. Однако если то же самое случится с матерью…
Рюбен положил сэндвич, встал с кресла и вышел, показав красную карточку кассирше, которая улыбнулась ему, хотя в ее глазах был страх.
Он доехал до Мюррея и пересел на поезд, идущий до Хлопкового каньона. Вагон был битком набит глазеющими на достопримечательности туристами и пенсионерами, которые ехали в свои загородные дома.
Рюбен вышел на седьмой остановке и по извилистой асфальтовой дорожке зашагал к большому дому, прильнувшему к склону каньона под сенью огромных сосен. Такой деревянный дом мог принадлежать лишь мультимиллионеру. Рюбен усмехнулся при мысли о том, как богат его отец.
Подойдя к двери, он остановился, не дотрагиваясь до дверной ручки. Наверняка его уже ожидают. И наверняка прикосновение к ручке включит сигнал тревоги. Он помнил, как тут все устроено,
Он опустился на колени на дверной коврик — чтобы камера смогла «поймать» не лицо его, а только макушку, словно здесь совсем маленький мальчик. Потом локтем нажал на дверной колокольчик.
Женский голос спросил:
— Кто там?
— Из бакалейной лавки, — ответил Рюбен.
— Сегодня? — Женщина помолчала. — Сегодня четверг. По четвергам нет поставок.
— Меня послали, вот я и пришел, — сказал Рюбен.
— Хорошо. — Женщина со вздохом открыла дверь. Не вставая с колен, Рюбен протиснулся внутрь и, лишь одолев порог, поднялся. Из кухонного интеркома донеслось:
— Пожалуйста, просто оставь все на столе.
На кухню он, конечно же, не пошел. Взбежал по лестнице в гостиную, потом миновал короткий коридор и приблизился к приоткрытой двери. Внутри кто-то стучал на машинке. Рюбен подошел к двери, толкнул ее, и там…
Да, там за пишущей машинкой сидела его мать; она склонилась над работой, ее темные волосы падали на клавиши. Рюбен часто заставал ее за этим занятием, когда еще жил здесь.
Потом она почувствовала чье-то присутствие и подняла взгляд. Она была красивая, с мягкими чертами лица, большими глазами и белым шрамом на левой щеке.
Мгновение мать просто смотрела на него, потом в ее глазах одновременно вспыхнули узнавание и страх.
— Рюбен, — прошептала она.
— Мама. — Он шагнул в комнату. Она встала и отступила к окну.
— Подожди, — сказал Рюбен.
— Не подходи, — ответила она.
— Мама, выслушай меня.
— Ты не должен был сюда приходить. — Ее голос сорвался от страха. — У тебя отберут карточку и отправят в… плохое заведение.
— Не отправят, если ты выслушаешь меня. И если ты мне поможешь.
Ее лицо побелело как мел. Она покачала головой, притронувшись к шраму на щеке.
— Мама, мне очень жаль, — продолжал Рюбен. — Пожалуйста, поверь мне. Пожалуйста, доверься мне.
— Уходи. — По ее щекам потекли слезы.
— Мама, я люблю тебя. — Рюбен протянул к ней руки. — Видишь? У меня с собой ничего нет. Обещаю, я тебе ничего не сделаю.
— Нет.
— Мама, ты должна выслушать меня!
Она закрыла глаза и с отчаянием прошептала:
— Я слушаю.
И в третий раз за сегодняшний день Рюбен рассказал историю о невысоком коренастом человеке и конверте. Рассказал и о том, что уже разговаривал с доктором и отцом.
— Ты мне веришь? — спросил он.
Она открыла глаза и посмотрела на него.
— Это правда?
— Каждое слово. — Рюбену хотелось кричать, но он сдерживался и почти шептал. — Я ничего не придумал.
— Даже не знаю, — сказала мать. — Не знаю, верить тебе или нет.
У Рюбена упало сердце; на этот раз боль и тяжесть в груди были невыносимы, и он заплакал.
— Ну, ты просто поверь… — сказал, или, точнее, попытался сказать он, потому что с губ не сорвалось ни звука.
Она сделала шаг к нему и остановилась, пораженная зрелищем, которого никто не видел вот уже пять лет. По щекам Рюбена текли слезы.
