Лавр Сивер - Авария или В ожидании чуда
Рита еще не знала, что Антон занимался не совсем благими делами, вернее будет сказать - совсем не благими. Начал он с составления протекции окрестным кооператорам, пользуясь авторитетом матери - партработника одного из районов, он загонял их в долги и облагал данью. Ну, а потом, когда набрался опыта, занялся и другими весьма доходными делами. Глядя со стороны и не догадываясь о подробностях насыщенной деловой жизни Антона, все только умилялись его основательности.
Пленяющая красотой и утонченными манерами, Рита, в свою очередь, тоже понравилась Антону. Попробовав взять сердце девушки штурмом он, как и следовало ожидать, потерпел фиаско и решил за ней поухаживать более настойчиво. Он водил ее в кино, откармливал мороженым, частенько караулил ее у школы и подвозил до дома на белом почти новом форде с тонированными стеклами.
Решив, что ничего предосудительного в этом нет, тем более что Антон бросил попытки и пока не настаивал на каком-либо развитии отношений, Рита чинно садилась в машину и ехала с ним до дома. Одноклассницы, сгорая от зависти, изо всех сил изображали занятость разговором, и демонстративно отворачивались.
Родители Риты жили не богато, но, каким-то образом, ни в чем не нуждались. Одевались очень прилично и питались не плохо. Отец, несмотря на то, что был на пенсии, как и прежде, по два раза в год лечился в санатории, мама трудилась в местном краеведческом музее, впрочем, ее заработка хватало разве что на проезд. Антон изредка бывал у них, интересовался здоровьем отца, предлагал помощь, если что, как говорится. Его деликатно благодарили, было видно, что в помощи они не нуждаются. Внешне симпатичный, слегка картавящий, чернявый Антон нравился Ритиной матери и, несмотря на отношения дочери с Виктором, она привечала Антона, слушая его рассказы о том, как прекрасно они с Ритой проводят вместе время. Мать не смущал не свойственный русскому человеку какой-то избыточный прагматизм Антона.
События, давно назревавшие в измученной нищетой и раздираемой распрями стране, наконец, свершились. Мама Антона, еще недавно правившая целым районом, в одночасье оказалась не у дел. Бывшие соратники по партии, ловко вошедшие в струю перемен, с комфортом устраивались в новой жизни и про нее как-то забыли, помочь не спешили. Антон, лишившись прикрытия, сразу же был послан подальше всеми, с кого получал мзду, и первое время, пока не обнаружил золотую жилу в виде карманов ларечников и челноков, пропадал дома, валяясь на диване и слушая комментарии матери ко всему, что происходило вокруг.
Однажды на ее тираду о том, как трудно живется людям ее поколения, он язвительно, как будто в укор, заметил, что родители Риты, несмотря на всеобщие непреодолимые трудности, живут неплохо. Мать покачала головой и, помолчав, тихо сказала, что надо было ей согласиться на предложение, а не кочевряжиться, изображая из себя Розу Люксембург. Антон попытался выяснить, от чего мама так опрометчиво отказалась, но безуспешно. Она, как показалось Антону, испугалась и сделала вид, что сын ее не так понял.
После того разговора с матерью Антон начал по-другому смотреть на Ритиного отца и, заходя к ним, стал ощущать свою отчужденность в этом доме, несмотря на то, что ему были рады. Он страстно желал стать таким же, как отец Риты, этот самоуверенный, властный и жизнерадостный, невзирая на болезнь, мужчина. В его доме ощущалась некая аура, как будто все, что творится вокруг, их не касалось. Антону это было непонятно и удивительно. С недавнего времени он, наряду с рэкетом, занялся более безопасным делом - участвовал в полулегальной контрабанде импортного спортинвентаря под прикрытием заказов Госкомспорта. Это хоть и позволяло ему не считать копейки, но отнимало много сил и времени. К тому же он боялся. Боялся все время. А Ритин отец не боялся ничего и никого, так, по крайней мере, казалось Антону. Соответственно, и Риту он стал воспринимать по-другому, прекратив всякие матримониальные поползновения и окружая ее исключительно вниманием и заботой.
* * *
Обо всем этом Виктор узнал позже. Пока же он не связывал свои тревоги с личностью Антона, тянул лямку бойца. Как раз шли учения, жаркое марево воздуха медленно остывало. Оранжевые лучи клонящегося к лесу солнца уже не пекли, а спокойно согревали землю, выброшенную на бруствер, и торчащие над ним облупленные солдатские каски. Полевые птицы щебетали, ящерица застыла, стараясь быть незаметной. Никакого движения, только высокие травинки слегка колыхались от теплого ветерка.
Внезапно и коротко прошипела радиостанция взводного. Через несколько секунд где-то далеко впереди, в низине, невидимые, залпом выстрелили танки. Через пять секунд еще один залп, уже не такой стройный, как первый. Коротко и часто загрохотали автоматические пушки боевых машин, пулеметы.
Затем все стихло, только негромкий, удаляющийся шум моторов. После недолгой паузы, где-то в тылу раздался грохот, а еще немного погодя на поле вдалеке перед передним краем ввысь взлетели огромные земляные кусты темно-коричневых взрывов, три, семь, еще пять. Они поднимались, казалось, возникая из-под земли, в той стороне, где недавно грохотали танки.
- Прикинь, если кто не успел смотаться оттуда? - с хохотком сказал Виктору поеденный оспой Вдовин, тот самый парень, с которым две недели назад они сцепились на дороге.
- Все успели, - жуя травинку и вглядываясь вдаль, ответил Храмов, - ты что, думаешь, артиллерия начала бы стрелять? Соображать надо! Ты лучше вспоминай, какие мишени твои.
Мишени для себя они почему-то делали и устанавливали сами. А в «учебке» место и время появления мишеней всегда было неожиданным и заставляло быть предельно внимательным и собранным. А еще Виктора удивил брус, предварительно отшлифованный, и распиленный вдоль (для экономии), которым они обшивали траншеи. Но после того, как к ним на позицию привезли бочку ядовито-зеленой краски, Витька уже ничему не удивлялся.
- Да помню я, - протянул Вдовин, и в который раз полез проверять подсумок, но вдруг встрепенулся, - а вот и не все! Смотри, кто-то скачет!
Виктор всмотрелся в колышимое марево перед передним краем и, наконец, увидел, как сильно пригнувшись, на невероятной скорости со стороны мишеней к ним приближалась сгорбленная фигура. Временами фигура помогала движению передними конечностями, отчего казалось, что бежит солдат на четырех.
- Ого! - вырвалось у ошарашенного Виктора, он присвистнул и лег грудью на бруствер, стараясь получше рассмотреть разворачивающееся перед ними действо.
Достигнув траншеи, боец, оказавшийся мишенным оператором с полигона, свалился вниз, хрипя и отплевываясь. Вид у него был еще тот: руки ободраны в кровь, как будто он действительно скакал на четырех конечностях, глаза - круглые и безумные, речь напоминала первые слова Шарикова из «Собачьего сердца».
