Лавр Сивер - Авария или В ожидании чуда
- А ты что, не видел ничего?
- Что не видел? - Игорек, балансируя и медленно делая круг вокруг колонны, сосредоточенно смотрел на переднее колесо своего велосипеда.
- То! - зло выкрикнул Витька, развернулся, сел на велосипед и, что есть силы, закрутил педали по направлению к дому. Тут уж он не выдержал, и слезы полились из глаз ручьем.
Естественно, в таком виде дома появляться Витьке ни в коем случае не хотелось, поэтому он свернул к лестнице, поднимающейся через поросший деревьями и кустарником склон, наверху которого сквозь густую зелень деревьев проглядывала крыша профтехучилища. Свернув с лестницы на тропинку, Витька вскоре нашел удобное место на поваленной коряге у родника, присел на нее и уставился на яркую желтовато-красную листву, толстым слоем лежащую по всему склону. Жизнь показалась ему не столь уж сумрачной и безысходной, хотя обида цепляла еще крепко. Черт с ним, с этим великом, с обидой на хулиганов, на себя, на свою беспомощность и на то, что не смог расправиться с врагом, как это сделал бы настоящий мужчина. Тяжелее всего было осознавать возможную потерю лучшего друга. Витька боялся остаться один, ему хотелось думать, что Игорек действительно ничего не понял или не видел, найти какое-нибудь оправдание его поступку, обвинить себя во всем. Витька очень хотел бы махнуть рукой и простить Игорька, но не смог. Посидев так несколько минут, размышляя о такой непутевой жизни, он потихоньку успокоился и потащил велосипед вверх по тропинке.
Со временем события, произошедшие в тот день, отошли на задний план, и Витька вспоминал о них все реже. Причин для развала их компании не было абсолютно никаких, ребята по-прежнему держались вместе, Витька с Игорьком разговаривал ровно, как и с другими ребятами, но вдвоем с тех пор их уже никто не видел.
* * *
Летом Вельские уехали в Ленинград, куда еще в конце февраля перевели работать их отца. А экзамены в институт Виктор с треском провалил. Процесс выбора образования был скоротечен, на поступлении именно в их родной авиационный институт настояли родители, да и выбора особо никакого у Витьки не было. В финансовый, в отличие от многих его одноклассников, спящих и видящих себя банкирами, ему идти не хотелось. Других высших учебных заведений в городе не числилось, за исключением военного училища, в которое Виктору идти, мягко говоря, тоже не очень хотелось.
Кем я буду? - наивно размышлял он, - бухгалтером что ли? И Рита будет хвастать подругам, - «а мой Витя - будущий бухгалтер!»
Такой вариант его абсолютно не устраивал.
В результате посвященного провалу экзаменов семейного совета, на котором обсуждалась его дальнейшая судьба, он сделал нужные выводы и решил попробовать еще раз, после армии. Может быть, поумнеет за два года, а может, и льготы какие будут при поступлении. Так и решили.
Рита явно не была в восторге от того, что Витька не поступил в институт, и собирается в армию, всем своим видом выражая крайнее недовольство. Скорее всего, ее беспокоило не то, что он не смог поступить, а предстоящая длительная разлука. Два года казались ей непомерно длительным сроком. Даже, то ли в шутку, то ли всерьез, она намекнула ему на то, что за два года может случиться все, что угодно.
Наблюдая развал своего института, сотрудники которого по инерции еще что-то делали, но за свои труды получали гроши, родители Виктора ударились в коммерцию. А как быть? Храмовы остались почти без средств к существованию. Институт, лишившись сначала помещений, затем части сотрудников, в итоге, был окончательно разогнан в ходе реформирования отрасли. Отец, потерпев в коммерции неудачу, с головой ушел в сельское хозяйство, упорно заставляя родных вступать в его секту и ковыряться в огороде. Толку от этого ковыряния было не много, но чтобы глава семьи не получил инфаркт миокарда, все изображали усердие и бурную радость при виде выращенного, из посаженных двух, одного мешка картошки.
Время, оставшееся до призыва, Виктор всецело посвящал огороду, отрабатывая устроенную отцом барщину, изредка наезжая в город, нервничая из-за обилия Ритиных ухажеров, стесняясь своей несостоятельности и мешая ей учиться. Несмотря на обстоятельства, ввергшие его в немилость, она оттаяла и относилась к Виктору по-прежнему тепло, давая ему понять, что он и есть тот единственный и неповторимый.
А потом за полгода от Риты пришло всего четыре письма, из них три - в первые два месяца его службы. Четвертое пришло только под выпуск из «учебки», в нем Рита извинялась за долгое молчание, жаловалась на тяготы учебы и рисовала ужасные картины подготовки и сдачи выпускных экзаменов.
С выбором института она не спешила, или не спешила говорить Виктору, наивно полагая, что тем самым делает ему лучше. Храмов был уверен, что она непременно уедет учиться в другой город. В их родном для нее ничего привлекательного, в плане учебы, не было. А вдали от родителей - свобода, общага, однокурсники... Виктор это осознавал и злился на себя и на весь окружающий его мир. Может потому и военная служба показалась чем-то лишним, мешающим, особенно после «учебки», когда он приехал в часть, как оказалось, отнюдь не на бал.
* * *
В полк его привезли неделю назад, но на должность командира отделения, положенную ему после «учебки», не назначили. Продержав целый день в курилке возле одной из казарм, вместе с другими новоиспеченными младшими командирами Виктора определили за штат и велели делать все, «что прикажут».
Видимо, рожей не вышел, - рассудил он и, недолго погоревав, махнул рукой. Коварная судьба распорядилась так со всеми его товарищами, поэтому падать духом никто не стал и все смирились, надеясь на лучшее и в душе радуясь, что хотя бы получили возможность хоть чему-нибудь научиться в армии.
Командовать Храмов особо и не рвался, к тому же, таких как он, неприкаянных, в полку было несколько. Простояв в наряде по роте два дня кряду и получив на орехи, неизвестно за что, и ото всех подряд, он был отправлен на полигон, где весь полк копался, по слухам уже с месяц, готовясь к чему-то грандиозному. Там Виктор поступил в распоряжение старшины, - возил, грузил, таскал, охранял. В общем, был практически универсальным солдатом.
И вот, небольшая колонна из четырех военных грузовиков ехала по когда-то асфальтированной, а теперь раздолбанной дороге все дальше вглубь полигона. Пыль была везде, клубилась в воздухе, лезла в нос, рот, глаза, под одежду и бороться с ней не было никакой возможности. Те, кто сидел в кунге последней машины, изнывали от духоты, а кто в закрытых тентом кузовах -от пыли. Виктор, закрыв глаза, дышал через раз, периодически задерживая дыхание. Они с парнем, имени которого Храмов не знал, восседали на ротных бачках с обедом, втиснутых между заваленной всяким барахлом скамейкой и пирамидой тяжеленных ящиков с боеприпасами. Ящики сползали один с другого, норовя придавить парней на поворотах и ухабах.
