Майк Резник - Черная Леди
Тай Чонг с минуту внимательно наблюдала за торгом, затем повернулась ко мне.
— Останьтесь с Гектором, — сказала она, и я заметил, что ярость ее не угасла. — Я скоро вернусь.
— Надеюсь, вы не собираетесь заявить протест от моего имени, Достойная Леди?
— Именно это я и собираюсь сделать.
— Мне не хотелось бы этого.
— Но почему? Политика музея не имеет оправданий!
— Достойная Леди, — ответил я. — Быть инопланетянином в этом обществе само по себе достаточно трудно. Зачем привлекать к себе излишнее внимание, жалуясь на ваше обращение с гостями других рас?
— Но вы не из тех рас, с которыми вы воюем, — возразила она. — Вы…
Она вдруг запнулась.
— Покорны? — подсказал я.
— С вами у нас всегда были мирные и гармоничные отношения, — ответила она смущенно.
— В галактике более двух тысяч разумных рас, Достойная Леди, — заметил я. — Ни от одного охранника нельзя требовать, чтобы он узнавал больше, чем ничтожную часть из них, а поскольку Олигархия воюет…
— Олигархия всегда с кем-нибудь воюет, — перебила она.
— При данных условиях такая политика разумна.
— Не говоря уже том, что оскорбительна для вас лично.
— Личность не имеет значения, — возразил я.
— Значение имеет только личность, — решительно заявила Тай Чонг, и снова я почувствовал, что она-то и есть настоящая инопланетянка.
Мы уже привлекали к себе удивленные взгляды, и Тай Чонг, заметив, как неловко я себя чувствую в центре внимания, понизила голос:
— Мне очень жаль, Леонардо, но я обязана заявить протест. Оскорбив одного из сотрудников Клейборна, они оскорбляют Клейборн. Я должна защищать своих служащих, даже если они сами не желают защищаться.
Я понял, что спорить дальше бессмысленно, и остался молча стоять, а она вышла искать директора галереи. Я заставил себя сосредоточиться на торгах и попытался не думать о последствиях ее действий.
Следующим лотом аукциона был Яблонски. Услышав стартовую цену 200 тысяч кредитов, я понял, что был прав, прикидывая окончательную оценку.
Частный коллекционер из сектора Антарес начал торговаться с четырехсот пятидесяти тысяч, и в конце концов отбил ее у местного музея за 575.
— В яблочко, — отметил Рейберн. — Вы знаете свое дело, Леонардо.
— Благодарю вас, друг Гектор, — ответил я, ярко просияв от гордости, вопреки стеснению из-за протеста Тай Чонг.
Он задумчиво взглянул на меня.
— Вы действительно думаете, что мы сможем взять этот портрет за пятьдесят тысяч?
Мой узор двусмысленно потемнел.
— Возможно, что он хорошо известен на Бортаи или на соседних мирах. В таком случае цена может подняться до шестидесяти тысяч кредитов.
Следующим шел Примроуз, и хотя данное произведение было типично для его Плоскоугольного периода, цена не поднялась выше разочаровывающей цифры 190 тысяч кредитов, что подтверждало упадок его славы.
Вернулась Тай Чонг, очень довольная собой, и мы без особого интереса наблюдали, как следующие три лота уходят по весьма средней цене.
Затем была выставлена первая из работ Мориты.
— Физические ограничения подиума не позволяют выставить ее здесь, — объявил аукционист, — но я надеюсь, что все вы воспользовались случаем увидеть ее в оригинале. Это произведение Мориты значится у вас в каталогах под номером 7, потрясающая мозаика из огненного камня и солнечных кристаллов под названием «Рассвет». Стартовая цена — полмиллиона кредитов.
Меньше, чем за минуту, цена подскочила до трех миллионов. На четырех миллионах в торги вступил канфорит, но в итоге лот был продан большому музею Делуроса VIII за шесть с половиной миллионов кредитов. Тай Чонг тут же уверила меня, что для Мориты такая цена — не предел, хотя аукционист объявил, что для Дальнего Лондона это настоящий рекорд, который, по его мнению, продержится не дольше сорока минут, когда на продажу будет выставлено следующее произведение великого Мориты.
Тай Чонг поторговалась за маленькую голограмму и проиграла ее канфориту, затем купила изысканный натюрморт с Терразаны.
Через несколько минут Рейберн похлопал меня по плечу.
— Сейчас выставят ваш портрет, — шепнул он. — Попробую взять.
И добавил после паузы:
— Пятьдесят тысяч максимум, да?
— Это моя оценка, друг Гектор, — ответил я.
— Следующий лот, — объявил аукционист, когда полотно вынесли на подиум. — Портрет неизвестной, автор — Кристофер Килкуллен, прославившийся как флотоводец, силы которого разбили значительно превосходящего противника во время восстания джагонов, в 4306 году Г.Э.
Он сделал паузу, заглянув в свои записи.
— Уйдя в отставку, командор Килкуллен занялся живописью, и хотя он создал не много, его произведения сейчас выставлены в музеях на Спике II и Лодине XI, а также на его родине, Бортаи. Данное полотно пожертвовано из имущества покойного Генриха Фолльмайра, губернатора Мирзама X, с резервом двадцать тысяч кредитов.
— Я не знаком с этим термином, друг Гектор, — прошептал я.
— Резерв? — переспросил он. — Это значит, что владелец, в данном случае его душеприказчики, объявили минимальную сумму в 20 тысяч кредитов, за которую они выкупят картину, если цена не поднимется выше.
— И галерея получит из них комиссионные? — поинтересовался я.
— Именно так. Готов спорить, что Аргентина III не упустит ни кредита, когда речь идет о собственных резервах.
Почти минуту стояла тишина, затем Рейберн кивнул одному из помощников аукциониста.
— Двадцать тысяч от галереи Клейборн, — объявил аукционист. — Кто даст двадцать пять?
Он оглядел зал.
— Двадцать пять тысяч?
Прошло еще полминуты.
— Последнее предложение! — объявил он. — Кто готов дать двадцать пять тысяч?
И вдруг улыбнулся кому-то в противоположном от нас конце зала.
— Малькольм Аберкромби дает двадцать пять тысяч. Кто даст тридцать?
Рейберн утвердительно кивнул.
— Есть тридцать. Кто даст тридцать пять?
Я посмотрел через зал и увидел седовласого джентльмена с густыми кустистыми бровями и глубокими морщинами у глаз. Он поднял четыре тонких пальца и сжал их в кулак. Пигментные пятна на коже руки выделялись резче, чем гладкое платиновое кольцо.
— Кто это, Достойная Леди? — спросил я у Тай Чонг.
— Это Малькольм Аберкромби, — ответила она.
— От какой он галереи? — спросил я снова. — Его имя мне не знакомо.
— Он коллекционер. Я мало о нем знаю. Он живет здесь, на Дальнем Лондоне, и слывет затворником.
— Мистер Аберкромби предлагает сорок тысяч, — аукционист повернулся к Рейберну. — Кто скажет пятьдесят?
После долгой паузы Рейберн еле заметно кивнул.
