Игорь Дручин - Хрупкое время Ауэны. Сборник научно-фантастических произведений
— Вполне, — засмеялся Эрих. — Вас не удивляют мои вопросы?
— В области психологии я темный человек. Проверяете, не утратил ли я профессиональные знания?
— Что вы, Анри! Для проверок существуют тесты и кибернетическая диагностика. Говорят, эти лучи, а они, насколько мне известно, имеются и у Коперника, влияют на психику…
— Господи, какая чушь! Вы это слыхали от профессионалов?
— Нет, просто разговоры.
— Досужие домыслы. Какое влияние могут иметь рыхлые туфы?!
— Может, неизвестный тип радиации?
— Доктор! Я верю вам! Почему вы не верите мне?! Ведь это моя область!
— Успокойтесь, Анри. Я верю, но у меня не должно остаться и тени сомнения в любой, даже абсурдной версии.
— Сдаюсь, доктор, я не понял, что к чему.
Фальк налил в стакан газированной воды и цедил ее мелкими глотками. Тронхейм углубился в графики, чтобы дать возможность вулканологу успокоиться. Он машинально сделал отметку в истории болезни о повышенной возбудимости и закрыл дело.
— Ну вот, Анри. Все в порядке. Куда же вы теперь?
— Фальк показал пальцем в пол, потом засмеялся и поднял палец вверх.
— Нет, скорее туда. Словом, на Землю и как можно быстрее!
— А контракт?
— Побоку, само собой! Кроме страховки кампания обязана предоставить мне работу. Станция на особом положении. Иначе не заманишь.
— В таком случае, рад за вас, Анри. И, если позволите, еще один вопрос на прощание…
— Валяйте, док.
— Что вы не поделили с Лумером? Мне говорили, что отношения у вас, мягко говоря, были натянутыми.
— Пустяки. Эта старая калоша начисто лишена чувства юмора. Зато у него прелестная дочь. Я за ней немножко ухаживал. — Анри весело улыбнулся. — А в общем, он вполне порядочный человек и никаких эксцессов между нами не было. Вся эта чертовщина, док, от обстановки. Первое, что мне начало надоедать, косые тени. Рельеф кратера Коперник довольно извилистый. Три зубчатых гряды. Идешь и в глазах мельтешит: то тень, то солнце, то холод, то жара. Экватор, черт бы его побрал! А тут еще Земля висит над головой. Кажется, рукой достанешь. Здесь она поближе к горизонту и потому выглядит по-иному. Нет, док, это не каждый выдержит. Лумер здесь ни при чем. Заметьте, там большинство немцев, и они ничего. Их спасает педантичность. Программа расписана по пунктам, только выполняй. А я так не могу. Вот и свихнулся. Что-нибудь еще, док?
— Благодарю, Анри. Больше ничего.
— Хотите последний анекдот? Англичанин попал на планету металлоедов. Он невозмутимо наблюдал, как они слопали авиетку, изгрызли дорогое оборудование и лишь когда один из них, обгладывая металлические части скафандра, в порыве жадности укусил его за ногу, англичанин заметил:
— Простите, сэр, но она не съедобна.
Эрих улыбнулся. И кто их сочиняет, эти анекдоты? При всей фантастичности, они всегда содержат психологически точную деталь. Вулканолог попрощался и ушел. Тронхейм задумался. Итак, снова рухнули все версии. Впрочем, идея Анри в отношении немцев любопытна. Эрих переключил видеофон на центральный архив.
— Сообщите, сколько работало на станции Коперник немцев и сколько из них было подвержено психическим расстройствам. Срочно!
Сотрудница повернулась к пульту, и ему было видно, как она задавала программу. Заметались огоньки сигнальных ламп. Ожидая ответ, Эрих вытащил из картотеки статистическую сводку. Каждый третий со станции попадал к ним на лечение, больше тридцати процентов. Занятые на поверхности, вне станции, составили двадцать восемь процентов. Значит, версия Анри в отношении света и теней тоже отпадает. Самый высокий процент среди научного и инженерного персонала. Это понятно, больше интеллектуальной нагрузки. Нет, видимо, все-таки надо ехать на эту проклятую станцию и разобраться на месте.
— Готово. Запишите. Всего немцев работало пятьдесят семь. Болело двое, или три и пятьдесят одна сотая процента.
— Благодарю. Сделайте расчет для всех национальностей и пришлите мне. — Эрих переключился на канал руководителя отдела. Прошло не меньше минуты, прежде чем на экране появился Корренс.
— Шеф, я снова на мели. Ни одной плодотворной мысли. Я настаиваю на поездке.
— Не дурите, Тронхейм. Тридцать семь процентов вероятности, что вы вернетесь идиотом.
— Вы уверены, шеф? Я располагаю другими данными.
— То есть?
— С учетом национальной дифференциации. Я по происхождению все-таки немец, а немцы, по любезному сообщению Фалька, не подвержены этой болезни.
— А что архив?
— Три с половиной процента.
— Гм. Это идея национальной сортировки мы не делали. Я же говорю, свежая голова — свежие мысли!
— Так как же, шеф?
— Ну и настырный ты! — Корренс впервые посмотрел на него с нескрываемым любопытством. — Ладно, поезжай. Свихни себе мозги. Думаешь, до тебя не было таких умников?
— Я знаю о предшественниках, шеф. И все-таки мне хочется попытать счастья. Кстати, шеф, похлопочите у высшего начальства разрешение на неограниченные полномочия.
— Это еще зачем?
— На всякий случай. Вдруг кто-нибудь вздумает мне помешать.
— Что ж, лучше туда ехать хозяином положения. Ну, желаю.
В конце туннеля забрезжил свет. Рей О’Брайен опустил солнечную защиту. Планетоход выскочил из туннеля на обширную каменистую равнину. Эрих прикрыл глаза: солнечный свет был непривычно ярким даже сквозь специальные фильтры. Машина постепенно набирала скорость. Бетонная дорога, изгибаясь плавной дугой, уходила за горизонт, туда, где поднималась острозубая гряда. С густо фиолетового неба не мигая смотрели звезды, и, казалось, дорога — лишь трамплин в бездну… Когда Рей, потянув на себя рычаг, выпустил из недр планетохода две пары огромных перепончатых крыльев, ощущение полета усилилось. Тронхейму стало не по себе, хотя он догадался, что это всего лишь солнечные батареи.
— Питаетесь дармовой энергией?
— Не слишком много от них толку, — пробурчал Рей. Корпус дает больше. Он обшит термопарами, — пояснил О’Брайен, заметив недоумение Тронхейма, — Сверху жарко, снизу холодно. Разность температур больше ста градусов.
— И хватает?
— Еще остается. Идет на зарядку аккумуляторов. Тут ведь как. Разгонишь миль до пятидесяти — выключаешь. Катишь по инерции. Во втулках подобраны материалы с низким коэффициентом диффузии, чтобы не сваривались при трении. Сопротивления воздуха нет. Вот сейчас выключу и дотянем до космопорта.
— Это сколько?
— Миль восемь. Вон видите, шпиль появился.
Эрих заметил на красновато-коричневом фоне равнины небольшую серебристую пирамиду, которая медленно, но ощутимо всплывала из-за горизонта, вспарывая фиолетовую тьму неба. Он опустил затемняющую шторку на боковом окне и замер от неожиданности: прямо на него, занимая пол-окна, глянул огромный, голубой до синевы, шар. Сквозь белесоватый облачный покров просматривались знакомые с детских лет очертания материков.
