Брайан Олдис - Босиком в голове
Он спросил:
— Ты никогда не испытывала мистических переживаний?
— Наверное, испытывала. Ты говоришь о религии?
— К черту религию!
Кончиком сигары он указал на пламенеющий в свете прожекторов собор.
— Я имею в виду реализацию, подобную той, которой сподобился Успенский.
— Успенский?
— Был такой русский философ.
— Никогда о таком не слыхала.
Увиденное потихоньку забывалось.
Решив, что голова его достаточно отдохнула, он попытался понять, что же в ней происходит, однако Ангелина, которая, казалось, только этого и ждала, вдруг начала нести несусветную чушь.
— Я хочу вернуться в Милан осенью — где-нибудь в сентябре, — тогда жара уже спадет. Здесь, в Меце, и католиков-то настоящих нет. Ты в Бога веришь? Французские священники такие странные — чего я не люблю, так это того, как они на тебя смотрят! Иногда мне кажется, что еще немного и я во всем разуверюсь, — ты представляешь! Скажи мне честно — ты веришь в Бога?
Он повернулся к ней и посмотрел в ее оранжевые глаза, пытаясь понять, что она имеет в виду. Таких занудливых девиц он еще не встречал.
— Если тебя это действительно интересует, то пожалуйста! Наши боги живут в нас самих, и мы должны следовать им во всем.
Его отец всегда говорил то же самое.
— Но ведь это глупо! Эти боги будут отражением нас самих, что приведет нас — хотим мы того или нет — к оправданию эготизма.
Ответ его ошеломил. Его познания в итальянском и в теологии были слишком скромны для того, чтобы он мог ответить ей достойно. Он кашлянул и выдавил из себя:
— Что такое ваш Бог, как не инвертированный эготизм? Уж лучше бы вы хранили его в своем сердце!
— Какой ужас! Ты католик, а говоришь такие страшные вещи!
— С чего ты взяла, что я католик? Я — коммунист! Чего только я в жизни не видел, а вот Бога вашего так и не встретил! Его изобрели капиталисты!
— Да ты, я смотрю, действительно больной!
Зло захохотав, он схватил ее за запястье и потянул к себе.
— Сейчас мы разом во всем разберемся, милая!
Она склонила головку и резко, по-птичьи, ударила ею прямо в нос. Голова его тут же выросла до размеров собора, одновременно наполнившись тупой болью. Она уже бежала по площади. Дверца «банши» так и осталась открытой.
Через минуту-другую Чартерис покинул машину, закрыл за собой дверцу и направился к отелю. Двери его были заперты. Мадам наверняка была уже в кровати — ей снились комоды и сундуки, которых она не могла открыть… Он заглянул в окно и увидел, что хозяин так и сидит за своим столиком, распивая со своим товарищем очередную бутыль вина. Собака, привязанная к радиатору, как и прежде, не могла найти себе места. Вечное движение, вечно повторяющееся движение — морг жизни.
Чартерис-чародей постучал в окно, тем разрушая чары их сонного бдения.
Через минуту хозяин отпер входную дверь и, как был в рубашке, выглянул наружу. Он значительно кивнул самому себе, словно убеждаясь в чем-то донельзя важном, ни на миг не прекращая пощипывать свою куцую бороденку.
— Вам повезло, что я еще не лег, мсье! Моя супруга очень не любит, когда ей приходится отпирать уже запертую дверь! Мы с другом решили проиграть перед сном несколько старых баталий, если бы не это — ночевать бы вам в машине!
— Я занимался примерно тем же.
— Вы слишком молоды для этого! Я говорю не о каких-то там докучливых арабах — нет! Я говорю о бошах, парень, — понимаешь? О бошах!!! Когда-то этим самым городом владели они.
Он поднялся в свою комнату. Неведомый шум доносился с улицы. Он подошел к окну и, посмотрев вниз, увидел, что шлюзы канала открыты настежь. Над искореженным телом машины и прочим хламом с ревом неслась вода, увлекавшая этот хлам за собою. Всю долгую ночь Чартериса преследовал шум сих очистительных вод.
Утром он проснулся раньше обычного, выпил первый сваренный мадам в это утро кофе, отличавшийся от воды разве что цветом, и заплатил по счету. Ангелина так и не появилась. Голова его была такой же ясной, как и обычно, однако мир странным образом изменился — он стал куда менее плотным. Нечто пробуждалось, нечто разворачивалось в нем, превращая обыденный мир во что-то таинственное и грозное, — Чартерису казалось, что его повсюду подстерегают незримые змеи. Он так и не мог понять природы этой странной метаморфозы. Что это? Подлинная реальность, иллюзия или же не то и не другое? Этого он не знал, да и не хотел знать. Теперь его единственным желанием было поскорее покинуть затхлую гостиницу с ее батальными картинами и запахом прелого caporal.
Он положил сумку в багажник машины, сел за руль и, пристегнув ремни, объехал собор и оказался на автостраде, уже кишевшей машинами. Он свернул на дорогу, ведущую к морю, и, оставив Мец позади, устремился к вожделенной Англии.
Собор в Меце
Сильные вертикали зовут ввысь
Любовь иноземцев. И все же собор
С приходом сумерек начинает изъявлять нечто иное,
Когда для привлечения туристов они освещают прожекторами
Фрагменты абсолютно незыблемого благочестия,
Изрезанного чудовищными тенями своих
Контрфорсов, портиков и облупленных колонн.
Все становится иным — что это? — Клетка
Для чего-то ужасного? И ты паркуешься снаружи
И, возможно, шутишь:
Мол, при такой подаче
Это — Брак.
Слишком яркий свет губит все;
И ты направляешься к привычным горизонталям
Ближайшего бара
Индифферентности ложа.
Девушка из гостиницы
Град принял странника
И включил свои фонтаны
Девушке работавшей в гостинице прислугой за все
Он был неинтересен
Но он поселился именно здесь
Умудрившись не заплатить при этом ни гроша
Она же с той поры считала его своим хорошим знакомым
И в один прекрасный день позволила ему обнять себя
И отдалась ему в ту же ночь
И он обнимал ее снова и снова ночь
Ночь
Пел путник он любил
Города пленник
И только — подобное
Происходит кругом и всюду
Будь иначе разве сказал бы он ей
Улыбаясь в ответ на ее улыбку
Я люблю тебя
Но это не я
И она отдалась ему в ту же ночь
И он обнимал ее снова и снова ночь
Ночь
Моей машине суждено разбиться…
