Фред Адра - Конец актерской карьеры
Некоторые зрители уставились на меня в недоумении — а это что еще за чудо вылезло на сцену? Ну и что, что у него ручки нету! У них тоже много чего нету, но они же на сцену не лезут! А большая часть публики попросту меня проигнорировала. Но один солидный господин все-таки среагировал на мой призыв, он вытащил из внутреннего кармана пиджака ручку, вытянул ее перед собой и сказал:
— Вот, пожалуйста. Только постарайтесь вернуть мне ее до начала представления.
Я улыбнулся и ответил:
— Премного благодарен! Только вот боюсь, что вернуть вам ручку до начала представления никак не получится. Дело в том, — я торжественно повысил голос, привлекая к себе внимание зала, — что представление уже началось!
И в тот же момент ручка вырвалась из его руки, пронеслась над рядами и застыла передо мной. На несколько мгновений воцарилось молчание, а затем зал взорвался аплодисментами. Я раскланялся, поблагодарил почтеннейшую публику и сказал:
— После такого одобрения я не считаю возможным отвлекаться на запись даже очень оригинальных мыслей, так что я предоставлю этой любезно одолженной мне ручке самой их записать — мне кажется, она неплохо с этим справится.
Я взмахнул рукой, и ручка подлетела к столику, стоящему на сцене. На столике лежало несколько тетрадных листов, на одном из которых она начала что-то писать, старательно раскачиваясь в разные стороны. Зрители опять восторженно зааплодировали. Короче, все шло как обычно, я четко вел представление по устоявшейся системе, и Диджей тоже не зевал и честно отрабатывал свой эмоциональный хлеб.
Когда же я решил, что зал уже достаточно разгорячен, я перешел к главной части представления — кукольной. Вот что повергает публику в шок похлеще любых иных фокусов!
Для начала мы с ожившим Буратино немножко пообщались на сцене, и у зрителей еще могла оставаться слабая надежда на наличие ниток, магнитов под полом и еще черт знает чего, что могло бы приводить куклу в движение и говорить за нее. По-моему, Диджей справлялся с оживлением кукол существенно лучше всяких хитроумных технических приспособлений. Но объяснять это другим я, естественно, не собирался. Пусть надеются на веревочки и шестеренки. А я чуть позже попробую их воображение на прочность, отправив Буратино в зал. Обожаю наблюдать за реакцией ошеломленных зрителей, когда кукла отправляется в зал поболтать с ними по душам, проходя между рядами и садясь к ним на колени. Пускай поищут ниточки и веревочки. Хе-хе.
Привычно довольный собой, я кинул взгляд на Лили, ожидая увидеть восхищение в ее глазах, но вместо этого я обнаружил ее в том состоянии, которое вполне можно назвать скукой.
Однако! Это меня обескуражило. Впервые я почувствовал себя неуверенно на собственном представлении. А вообще, что за фигня?! С чего это она скучает, спрашивается? Она что не видит, какие я тут чудеса творю, что ли?! Уж всяко покруче, чем ее стройные задние конечности! Ишь ты, скучно ей, видите ли! Все, понимаешь ли, восхищены и потрясены, а она сидит зевает! Ладно, у меня еще не все козыри вышли, милейшая.
Оставив Буратино наедине с залом, я потихоньку ускользнул за кулисы переговорить с двумя нанятыми брауни.
Они были здесь. Оба. М-да… Я никогда еще не встречал брауни столь бандитского вида. Червячок. В смысле, червячок сомнения вновь зашевелился в моей душе. Даже не червячок — червяк. Червячище.
Я уставился на брауни. Брауни уставились на меня. "А теперь давайте станцуем вальс, сударыня, я пррриглашаю", донесся из зала задорный голосок Буратино-Диджея. Я молчал. Брауни молчали. Пора ломать это затянувшееся молчание, подумал я. Пора, согласно кивнул один из брауни. Ломать! — нарисовалось на лице второго, от чего оно приняло совсем уж садистское выражение.
— Значит, страх? — спросил я строго.
Брауни закивали головами.
— И даже ужас?
Брауни закивали еще энергичней.
— А может, договоримся о чем-нибудь попроще?
Брауни покачали головами.
— То есть твердо стоим на своем? Непоколебимо?
Твердо, кивнули брауни. И непоколебимо.
— Так. И что будете показывать? Какой именно глюк?
— Да так, — ответил один из брауни. — Ничего особенного.
— Да, — кивнул второй. — Лесок покажем.
— Значит, лесок?
— Лесок.
— И это все?
— Ну… не совсем… — замялся первый брауни.
— Еще зверушку покажем, — вставил второй.
— Какую еще зверушку? — продолжал я проявлять настойчивость.
— Ну такую… Вы таких не знаете, — сказал первый.
— Ничего особенного. Зверушка как зверушка. На змейку похожа… Немножко, — сказал второй.
Лесок. Зверушка. На змейку похожа. Нехорошее предчувствие стремительно переросло в очень нехорошее предчувствие.
— Значит, так, — сказал я как можно весомей. — Показываете лесок и свою зверушку, быстро надкусываете по ужасу и живо сворачиваете свой иллюзион. Вам ясно?!
Брауни кивнули.
— Ладно, я пошел объявлять, — сказал я. — И смотрите у меня!
Я вернулся на сцену, отозвал расшалившегося Буратино и объявил:
— А теперь, дамы и господа, прошу внимания! Сейчас мы с вами на минутку заглянем в щель между мирами. Мы увидим кусочек неизведанного. Станем свидетелями мистерии. Очевидцами потусторонних событий. Наблюдателями мира, что лежит по ту, — я произвольно махнул рукой, — сторону ночи. И может, это путешествие покажется вам несколько… волнующим, но вам будет о чем потом вспомнить. Итак, в путь, дамы и господа!
Сказав это, я отошел к краю сцены, пристроился там на стульчике и замахал руками, притворяясь, что колдую, Буратино-Диджей уселся у меня на коленях, а на середину сцены выбежали два моих новоиспеченных знакомца семейства брауни. Они взялись за руки, напряглись, и в тот же момент в зале стало темно. Воцарилась тишина. Смолкли даже посапывания и покашливания. И тогда со всех сторон появилось зеленоватое сияние, а в нем стали проступать контуры неясно пока чего. Над головами сияние приняло красноватый оттенок, и вдруг мы увидели небо. Точнее, мы догадались, что это небо. Потому что это небо было чужим, незнакомым и каким-то… неправильным. Оно было цвета красной глины, и по нему проплывали кажущиеся плотными свинцовые тучи — так низко, что, казалось, они вот-вот рухнут на наши головы. Недоброе небо. Такое небо наверняка скрывает в себе угрозу. Контуры неясно чего стали четче и превратились в диковинную флору. Массивные деревья, одним своим видом наносящие моральный ущерб. Слизь, покрывающая их стволы, издавала легкий стон. А из веток на нас смотрели тысячи глаз. Самих глаз не было видно, но это не имеет значения. Имеет значение то, что эти глаза СМОТРЕЛИ. Недобро так смотрели, недружелюбно. Так изголодавшиеся хищники смотрят на травоядных кандидатов в первое блюдо. Не удивлюсь, если эти глаза состоят в прямом родстве с этим небом. У них определенно есть родственные черты.
