Фред Адра - Конец актерской карьеры
Мы стали много времени проводить вместе, развлекаться по-всякому ("девочка, не плачь, хочешь я научу твою куклу ходить, вот смотри"), но не всегда по-доброму, хотя и за дело ("дорогой сосед, а вам не кажется, что вы слишком уж шумите в своей квартире, бог с нами, с вашими соседями, но если бы вы в школе не прогуливали уроки физики, то знали бы, что предметы могут выносить шум лишь в определенных диапазонах, за пределы которых вы явно выходите — скажем, хрусталь обычно не выдерживает первым — а, так у вас сегодня разбился сервиз, якобы сам по себе? — ну, я же говорил! — не удивлюсь, если завтра и телевизор разобьется"), и еще Диджей пристрастил меня к игре в полтергейст, но эту шалость я позволял себе лишь с безнадежными мерзавцами ("какие стуки, я ничего не слышу, а вы уверены, что стул действительно стоял в углу, а по-моему, он был около стола, почему вы вздрогнули — услышали стоны с чердака? — странно, я ничего не слышу, нет, на чердак я с вами не пойду, я лучше запишу вам тут один телефончик, это мой приятель, я думаю, ему будет интересно вас послушать, так как он очень, очень хороший психиатр").
А потом мне пришла в голову идея сотрудничества, и я предложил Диджею создать театральную труппу из двух актеров — видимого и невидимого. Мы будем показывать фокусы, разыгрывать публику, а главное, давать кукольные спектакли. На пару с Диджеем мы можем такого наворотить, что всякие Копперфильды и Карабасы-Барабасы помрут от зависти! Мне это даст удовлетворенные амбиции и деньги, а Диджею — кучу самых разнообразных эмоций на любой вкус. Зачем ему эмоции, спросите вы? Затем же, зачем нам с вами хлеб с маслом. Брауни питаются человеческими эмоциями, и не спрашивайте меня, как у них работает обмен веществ. Диджей тоже не понимает, как можно питаться плотью и травой, но принимает это как факт. И когда он заявил мне, что в отличие от людей, брауни для питания не нужно никого убивать, мне, честно говоря, нечего было ему возразить.
Диджею моя идея понравилась. Он даже поначалу загорелся ею и стал нести что-то о всемирной славе, толпах поклонников и статусе величайшего артиста современности, имея в виду себя. Пришлось заметить ему, что, может он и мог бы стать величайшим артистом современности, если бы не один маленький недостаток — его гениальной игры, кроме меня одного, никто не сможет оценить в силу его невидимости. Тогда он ни на шутку расстроился, и мне пришлось в утешение обещать ему вместо статуса величайшего артиста статус самого культового артиста в мире (и я свое обещание сдержал — впоследствии на вопрос, работаю ли я один, я неизменно делал загадочный вид и говорил, что у меня имеется незримый помощник, а на вопрос, кто же он, делал еще более загадочный вид и говорил, что это культовейшая личность, а больше я ничего не скажу; надо заметить, что журналисты меня абсолютно неверно понимали и в своих репортажах строили гипотезы, что под "культовейшей личностью" я подразумеваю некоего всесильного спонсора, а то и мафиози — что ж, известно, что журналисты скоры на выдумку и выдумки эти особой оригинальностью не блещут). Как бы то ни было, Диджей успокоился и согласился на создание театра одного актера (и одной культовой личности) под названием "Видимо-невидимо".
Мы обзавелись разными куклами — некоторых я купил, а иных и соорудил собственными руками, и подготовили небольшой спектакль про Буратино, в котором я исполнял роли персонажей-людей, а Диджей — кукол, по очереди вселяясь в каждую из них. Кстати, он так лихо перебирался из куклы в куклу, что тогда-то я и назвал его Диджеем — так же стремительно настоящие ди-джеи меняют музыкальные композиции. Ассоциация несколько странновата, согласен, но имя Диджей пришлось по вкусу и ему и мне, тем более, что "Диджей" звучало получше чем "Недокарлсон", как я называл его до сих пор, потому что он жил не на крыше, а на чердаке.
Программа, которую мы подготовили, состояла из двух частей — в первой мы демонстрировали всякие фокусы и дурачили публику, а во второй показывали спектакль.
Успех пришел сразу, с первого же представления. Еще бы ему не прийти! Наши фокусы выглядели настолько естественными по сравнению с теми, к которым зрители привыкли, что вгоняли публику в ступор. Одно дело, когда творятся чудеса на сцене — разделение между залом и артистом явно дает понять, что во всем этом есть какой-то подвох. И совсем другое дело, когда зритель сам является объектом и участником розыгрыша. Сидит, например, дама в ряду, скажем, пятом, смотрит представление и вдруг артист (то есть я) тычет в нее пальцем и кричит страшным голосом: "Дама, держите крепче вашу сумочку, рядом с вами воры!" Дама растерянно оглядывается на своих соседей, и тут Диджей вырывает у нее сумочку и начинает носиться с ней по залу. Дама кричит, зрители взволнованы, некоторые безуспешно пытаются схватить мечущуюся по залу сумочку. Я прошу публику сохранять спокойствие, говорю, что полиция уже здесь, надеваю полицейскую фуражку, достаю игрушечный пистолет и объявляю спецоперацию по задержанию сумочки начатой. После чего я эту операцию с блеском завершаю и приказываю сумочке самой вернуться к своей хозяйке. Сумочка немного дурачится, прыгает на колени к какому-то мужчине, но я-полицейский непреклонно повелеваю ей вернуться к СВОЕЙ хозяйке, и сумочке ничего не остается как повиноваться. И все довольны — и дама, и публика, и я, — и Диджей по уши в наших эмоциях.
Но все эти розыгрыши не идут ни в какое сравнение с тем шоком, который вызывают у публики наши кукольные представления. Ибо кукла, в которую вселяется Диджей, оживает настолько натурально, что даже мне становится не по себе. А уж когда кукла отправляется в зал и ведет задушевные беседы с публикой и устраивает викторины, то рты свисают до пола, а глаза распахиваются на пол-лица.
Мне даже пришлось приложить немалые усилия, чтобы несколько остудить возникший вокруг меня ажиотаж. Ажиотаж штука хорошая, но меня он не очень устраивал. Со всех сторон посыпались предложения долгосрочных контрактов с баснословными гонорарами, которые я неизменно отклонял, объясняя это желанием сохранить свою независимость. И вообще, подлинное искусство не продается! Что, совсем не продается? — спрашивали меня. Да, совсем, — отвечал я. И что, даже вот за такую сумму не продается? — спрашивали меня, показывая число, до которого я даже не уверен, что умел считать. Да, даже за такую, — отвечал я, проглатывая слюну. Вот. Оцените мою твердость и железные принципы. А после того, как оцените, я признаюсь, в чем заключалась реальная причина этой твердости.
Дело в том, что я прекрасно отдавал себе отчет в том, что весь успех театра "Видимо-невидимо" — всецело заслуга Диджея, а не моя. Диджей, конечно, славный малый, но у меня нет никакой гарантии, что завтра ему все это не надоест и он не оставит это занятие. И будь я в этой ситуации связан каким-нибудь крутым контрактом (а на такие человеческие глупости, как договорные обязательства, Диджей плевал со своего чердака), то я окажусь в очень и очень неприятном положении. Можно очень сильно упасть, а падать я не люблю — обычно это весьма болезненная процедура. Нет уж, благодарю покорно! Пусть славы и денег будет поменьше, но зато сон будет крепким.
