Станислав Лем - Путешествие одиннадцатое
Словарь разъяснил мне, что "кветливый" означает "спокойный" от "quietas", "quietatis" — "покой", а "грендзельня" — нечто вроде стадиона, на котором роботы играют в свою разновидность футбола. Мячом им служит литой свинцовый шар. Я продолжал упорно штудировать газеты, ведь перед отлетом мне усердно вбивали в голову, что нужно вжиться в обычаи и нравы благородцев, — даже мысленно я уже так выражался, потому что назвать их роботами было бы не только оскорблением, но и саморазоблачением. Так я прочитал одну за другой статьи "Установления на предмет благородцев совершенного благоденствия", "Аудиенция магистра Грегатуриана", "Перегринации благородцев ради ламп охлаждения" Еще удивительней были объявления, многие из них я вообще едва понимал:
"АРМЕЛАДОРА VI РЕЗЧИК ЗНАМЕНИТЫЙ одеяний очищением, отверстий клепанием, шарниров перфекцией, а такоже ин экстермис, тариффа низзка".
"ВОНАКС, средство против ржавления, ржавчины, ржавочек, ржавинок, ржы такоже — повсеместно приобрести можешь".
"ОЛЕУМ ПУРИССИМУМ ПРО КАПИТЕ — дабы те выя мыслить скрыпом не мешала".
Другие я вообще не мог понять. Такие, например:
"Сладострастные! Туловища шутейные в довольстве. Размеры всякие. С поручательством — гвоздение на месте. Тармодрала VIII".
"Найму кубикулум панкраторный с амфигнейсом. Перкаратора XXV".
Были и такие, от которых у меня под стальным шлемом волосы вставали дыбом:
"Бордель Гоморреум двери с сего дня растворяет! По вкусу сластен селекция доселе небывалая. Чада слизнячьи, живность в помещении и на вынос!!!"
Я ломал себе голову над этими загадочными текстами, а времени у меня было достаточно, благо путешествие предстояло длиною почти в год.
В "Гласе вакуума" объявлений было еще больше.
"Ламигнатницы, тесаки, клещи кадычные, колья острые, дубины уважительные сыщешь у Гремонториуса, Фидрикакс LVI".
"Пироманьяки! Новых, горным маслом умащенных факелов Абракерделя ничто не угасит!!!"
"Удушителю-любителю мальцы слизнячьи, плаксивые, говорящие, в убранстве, такоже устроение для ногтей вырывания, малость пользованное, уступлю по дешевке".
"Господа и дамы благородные! Гастроколы, хребтомуки, очевертелы поступили!!! Каркаруана XI".
Досыта начитавшись этих объявлений, я начал, как мне казалось, догадываться, какая судьба постигла отряды высланных на разведку добровольцев Второго Отдела. Нельзя сказать, чтобы я опускался на планету в особенно хорошем настроении. Посадку я совершил ночью, предварительно заглушив насколько было возможно двигатели. Опустившись среди гор, я после некоторого раздумья замаскировал ракету наломанными ветками. Спецы из Второго не отличались особой сообразительностью — хлебный амбар на планете роботов был по меньшей мере неуместен. Загрузив внутрь своей железной коробки максимальное количество припасов, я двинулся к городу, видимому издалека благодаря зареву электрических огней, стоявшему над ним. Пришлось несколько раз останавливаться, чтобы поправить разболтавшиеся банки сардинок — они отчаянно грохотали во мне. Не успел я сделать и нескольких шагов, как что-то невидимое будто подсекло мне ноги. Я рухнул со страшным грохотом. Молнией сверкнула мысль:
"Уже? Так скоро?" Но вокруг не было ни одной живой… то бишь электрической души. На всякий случай я извлек свое оружие, ломик, любимое орудие взломщиков — и небольшую отвертку. Шаря руками на ощупь, я убедился, что сплошь окружен железными обломками. То были останки прежних автоматов — их заброшенное кладбище. Я пошел через него, то и дело спотыкаясь и не переставая дивиться его размерам — оно тянулось не меньше чем на милю. Внезапно в глубокой темноте, которую не могло рассеять отдаленное зарево, замаячили две четвероногие тени. Я застыл. В инструкциях моих не было ни слова о существовании каких-либо животных на планете. Еще две четвероногие тени бесшумно скользнули к первым двум. Неосторожное движение, звякнули латы — и темные силуэты стремительно унеслись в ночь.
После этого я удвоил осторожность. Для того чтобы войти в город, время казалось мне не очень подходящим: глухая ночь, пустые улицы — мое появление привлекло бы нежелательное внимание. Я залег в придорожной канаве и стал терпеливо дожидаться, пока рассветет. Всю ночь я грыз бисквиты, зная, что до следующей ночи поживиться уже будет нечем.
Чуть светало, когда я вошел в пригород. Вокруг никого. На ближайшем заборе висел огромный, явно старый, поблекший от дождей плакат. Я подошел поближе.
"ОПОВЕЩЕНИЕ
Властям градским ведомо, како ничтожество слизнячье силится в ряды правоверных благородцев втереться. Кто слизняка либо индивидуума, подозрениям повод дающего, узрит, в алебардирню свою донесть должен. Сговор всякий с оным либо помощь ему содеянна, развинчением ин саэкула саэкулорум наказана будет. За слизняка премия 1000 ферклосов с главы устанавливается".
Я побрел дальше. Предместье выглядело уныло. Подле убогих, наполовину съеденных ржавчиной бараков сидели группки роботов, игравших в чет-нечет. Время от времени среди играющих вспыхивали ссоры, сопровождавшиеся таким грохотом, словно артиллерийский огонь накрыл склад железных бочек. Чуть дальше я набрел на остановку городского трамвая. Подошел почти пустой вагон, я сел. Рука моториста была намертво прикована к рукоятке, туловище составляло неотъемлемую часть мотора. Кондуктор, прикрепленный ко входу болтами, служил дверью, поворачиваясь на шарнирах вперед-назад. В центре я сошел и снова побрел куда глаза глядят, словно так и положено. Все чаще попадались навстречу алебардисты, парами и тройками бредущие серединой улиц. Увидев прислоненную к стене алебарду, я будто невзначай подхватил ее и двинулся дальше. Абсолютное сходство роботов друг с другом оказалось тут как нельзя кстати. Оба моих товарища продолжали идти молча. Потом один из них заговорил:
— Скоро ль жалованье узрим, Бребране! Тошно мне все, с электрицею достойно бы поиграл.
— Окстись, — ответил второй, — ужли те кондиция не соответствует?
Так мы обошли весь центр. По дороге нас остановил офицер и крикнул:
— Реферназор!
— Брентакурдвиум! — рявкнули мои спутники. Я постарался запомнить пароль и отзыв. Офицер оглядел нас спереди и сзади и велел повыше поднять алебарды.
— Како носите, разини! Истинно, печки железные, не Его Индуктивности алебардисты! Равняйсь! Нога в ногу! Марш!
Разнос этот алебардисты приняли без единого слова. Мы брели под отвесными лучами солнца, и я проклинал ту минуту, когда добровольно согласился отправиться на эту мерзкую планету. Вдобавок голод начал сводить мне кишки. Я даже боялся, чтобы урчание в животе не
