Александр Щеголев - Сумерки
- ...Уродство и красота, дорогой Александр, категории слишком относительные. И то, и другое - всего лишь отклонение от общепринятой нормы, поэтому все здесь зависит от выбранной обществом точки отсчета. Например, некий античный красавец, попав в страну, где уродство является эталоном внешности, будет признан несомненным, классическим уродом. Так что не обольщайся, если дама называет тебя красавчиком...
Болтун! Убил настроение, гад, десяти минут ему хватило... Я вдруг обнаружил, что часики мои встали. И чуть было не повернул обратно к бару спросить точное время, но тут же одумался. Зачем пугать человека глупыми вопросами?
За столиком в одной из ниш сидел Тихоня. Он был не один: девка в купальнике обнимала его с дешевым рвением. Или он ее, не разберешь. Во всяком случае глаза у него были прикрыты, а руки находились отнюдь не на столе.
- Тихоня! - позвал я его. - Часы есть? Сколько натикало?
Он открыл глаза, зло блеснув зрачками. Но не сказал ничего грубого молча освободил левую руку и выставил напоказ светящийся циферблат.
- Спасибо, - поблагодарил я. Затем, не удержавшись, громко съязвил. Поздравляю, вы прекрасная пара.
Он странно на меня посмотрел, и я решил ему больше не мешать. Не люблю резких движений, особенно по вечерам. Я счел более разумным неторопливо отойти и спуститься в подвалы для проверенных клиентов.
Комната была затемнена, интимно моргал экран в стене. Демонстрировался художественный фильм. Народу было немного, несколько парочек на устланном матами полу. Я некоторое время посидел, потом меня замутило от неумеренной дозы телесного цвета - как в кино, так и на матах, - и я отправился путешествовать дальше.
Дальше были танцы. Здесь свирепствовала музыка. Прерывистое дыхание могучими толчками било из многоваттных динамиков, развешанных по потолку, прессуя воздух при каждом басовом выдохе. Я оглох мгновенно. На подсвеченном балкончике колдовало с аппаратурой человекообразное существо - тоже старый знакомый. Привет, крикнул я - словно в воду. И, ощутив вдруг нестерпимое желание забыться, разбудить спящую в жилах молодость, вбежал в раздевалку, скинул одежду - как все, - впрыгнул в общий круг. Бесновались огни. Бесновались красно-зелено-синие фантомы, отдаленно напоминающие людей. Никакого телесного цвета! Было тесно и здорово, я заорал, не слыша ничего, тем более своего голоса, подпрыгнул, снова заорал. Музыку воспринимал не я, а мое тело, точнее, тело воспринимало ритм, а я... Взмах рукой, взмах ногой. Спина к спине, бедро к бедру. Руки жадно ловят мягкое, жаркое - вокруг так много жаркого и мягкого! Немыслимо извивается девчушка рядом, рот оскален, в глазах - сплошная рампа, из одежды - только бирка с фамилией на шее. Разве сюда пускают школьниц? Кто-то неподвижно стоит, держась руками за голову, кто-то натужно хрипит под ухом. А в центре - Я. Красно-зелено-синий Я... Потом огни куда-то летят, в голове черно, и вот уже вокруг Меня ноги, голые, одинаковые, слепые, они давят Мои растопыренные пальцы, спотыкаются о Мои ребра, и совершенно ясно, что надо встать, иначе ведь плохо, плохо, плохо... Подтянуть задние конечности под себя, приподняться на коленях, теперь, хватаясь за липкие тела... И снова в круг! Взмах рукой, взмах ногой, грудь к груди, живот к животу...
Внезапно все кончилось, и я сначала не понял, что произошло, а когда включился большой свет, сообразил - время перерыва. Массовка свалилась на пол - кто где стоял. Человек семь-восемь. Было душно, тошнотно пахло потом. Шаман-музыкант вытащил заранее приготовленный шприц со стимулятором, сделал себе инъекцию. Я с трудом выволокся на волю и побрел в душевую. Кабинка была занята, тогда, совсем одурев от жара, я рванул дверь, что-то там выдрав с мясом, и ввалился, не взирая на лица. Здесь отмокала молодая особа. Она отнеслась к моему визиту с пониманием: заулыбалась, подвинулась, ничего не сказала.
Тонизирующие струи сделали из меня мужчину. Не долго думая, я прижал соседку к перегородке и поцеловал в свод грудей. Она хихикнула и дала мне ласковую пощечину. Тогда я выключил воду. Она снова хихикнула, нетерпеливо подтягивая меня за талию, бормоча что-то ободряющее. Жаркий шепот обещал неплохое развлечение, вот только из ротика ее несло табаком. Я резко высвободился, вышел из душа и пошлепал босиком в раздевалку. Барышня соорудила вслед нечто боцманское.
Почему-то мне было погано. Странно. Так погано, что хотелось улечься прямо здесь, на кафельном полу, и плакать, плакать... Что случилось с моим настроением? И только одевшись, только отправившись обратно в столовый зал, я понял. Весь этот вечер отдыха - так удачно начавшийся! - меня преследовало нелепейшее чувство, будто за мной смотрят. Не следят, не шпионят, а именно смотрят. Внимательные голубые глаза. Будто бы даже те самые, из профессорского бумажника. Кусок бреда. Глаза надо мной, а я под ними маленький, голый, трогательный. Смех...
Проклятая, проклятая, проклятая горячая!
2.3 кассета из блока Двадцать шестой, служебные переговоры по делу Миссионер, гриф Совершенно секретно
- Эй, эй! Меня слышно? Кэп, ответьте тридцать пятому!
- Слышно, тридцать пятый. Говори в трубку, не ори на весь город.
- Свобода - наша цель! Тьфу! Наше знамя!
- Процветание... Лейтенант, что-нибудь случилось?
- Виноват, товарищ капитан. Вы приказали сообщать обо всем необычном.
- Валяй.
- Тут ко мне одного типа доставили. Совершенно чокнутого старикашку, который утверждает, что он преподаватель из музыкального училища номер два. Документов нет.
- Запрос сделан?
- Уже есть ответ. В училище такой числится, похоже, именно этот. Фотография пока не пришла.
- Валяй дальше.
- Значит, так. Старикашка ехал на такси к себе домой. Когда на пути попалась патрульная машина, таксист воспользовался случаем и сдал старика милиции. Он заявил, что никогда еще не возил более подозрительного пассажира, и предположил, что это скрытый кретин. Дубины, услышав слово кретин, естественно, на полусогнутых приползли к нам. Таксисту они разрешили продолжать работу, все данные на него записали. Он клялся, что совсем не при чем, что просто исполнил долг истинного гражданина, валялся у дубин в ногах, ну те и отпустили его без допроса.
- Данные на таксиста остались, не будем скандалить.
- Я тоже так решил, кэп.
- Решаю я, лейтенант!
- Я полное ничтожество, двадцать шестой!
- Хватит орать. Разорался... Это действительно кретин?
- Нет, мой капитан. Ясное дело, никакой он не кретин, отвечаю головой. Но вы знаете, этот старик несет сущую ахинею! Просто до жути. Вот что он изложил в ходе допроса, передаю почти дословно. Он напряженно работал, и вдруг его вызвал к себе какой-то субъект, которого он проименовал человек с глазами вместо лица. В какой форме был сделан вызов, непонятно. Вызвал, и все. Этот человек дал старику толстый бумажник и приказал идти на улицу. Старик отказывался, но человек с глазами вместо лица очень хорошо его попросил. На улице старика ограбили, бумажник забрали, он вернулся обратно, человек его поблагодарил за помощь и не стал больше задерживать. Перед тем как отпустить музыканта, тот, кто вызвал его к себе, приказал ему все забыть. Или нет - ему запретили вспоминать о случившемся, так точнее. Ничего определенного о субъекте он не сообщил.
