Ли Брэкетт - Вуаль Астеллара
Поскольку движение через Пояс растет довольно медленно, Астеллар мало передвигается. Не требуется.
Я прошел через пещеру в бледно-зеленом свете. Там был широкий трап, поднимающийся от пола, подобно взмаху ангельского крыла. Флейк ждал меня у трапа, вытянувшись в слабом золоте своей ауры.
— Привет, Стив, — сказал он и взглянул в сторону «Королевы Юпитера» своими странными серыми глазами. Черные волосы, потемневшая и загрубевшая в космосе кожа. Глаза, как бледные пятна лунного света, слабо блестящие, бездушные.
Я знал Флейка еще до того, как он стал одним из нас, и думал тогда, что он менее человек, чем астелларцы.
— Хороший рейс, Стив? — спросил он.
— Угу. — Я попытался пройти мимо, но он схватил меня за руку.
— Эй… что тебя гложет? — спросил он.
— Ничего. — Я оттолкнул его руку. Он улыбнулся и загородил мне дорогу. Крупный мужчина, вроде Гэлери, только много крепче, и мозг его мог встретиться с моим на равных.
— Не отвертишься, Стиви. Что-то… Эй! — Он резко дернул мой подбородок, его бледные глаза сузились. — Что это? Слезы?
Он с минуту смотрел на меня, разинув рот, а затем захохотал. Я ударил его.
Глава 3. Плата за зло
Флейк неуклюже упал на прозрачный камень. Я прошел мимо него по изгибу трапа. Я шел быстро, но было уже поздно. Люки «Королевы Юпитера» открылись позади меня.
Я остановился. Остановился как Гзлери на марсианском песке, медленно подтягивая отяжелевшие ноги. Я не хотел этого. Я не хотел поворачиваться, но ничего не мог с собой поделать. Мое тело повернулось само.
Флейк уже встал на ноги, прислонился к зеленой резной стене и смотрел на меня. Кровь из разбитой губы капала на его подбородок. Он достал платок и прижал его ко рту, но глаза его не покидали меня, бледные, спокойные, горящие. Золотая аура собралась нимбом вокруг его черной головы, как на изображении святого.
Перед ним были открытые люки корабля, и из них выходили люди. Они выходили спокойно, без спешки. Они построились в колонну и шли по зеленому прозрачному полу и трапу. Шли они легко, дышали глубоко и ровно, полузакрытые глаза полны грез.
Вверх по взвивающейся ленте бледно-зеленого камня, мимо Флейка, мимо меня, вперед, в холл. Они не видели ничего, кроме своих снов. Они чуть заметно улыбались. И они были счастливы и вовсе не испуганы.
Вирджи все еще держала бэби, спящего на ее руках, и Брэд шел рядом. Медальон повернулся при ее движении, спрятал свое изображение и показал мне только свою серебряную изнанку.
Я наблюдал за их прохождением. Холл перед трапом был вырезан из молочно-белого хрусталя, инкрустированного металлом, привезенным из другого измерения, радиоактивным металлом, который наполнял хрустальные стены и воздух мягким туманным огнем.
Они медленно вошла в вуаль тумана и огня и исчезли.
Флейк мягко окликнул.
— Стив!
Я повернулся на звук его голоса. Все было странно расплывчатым, но я видел желтый свет его ауры, темную силу его очертаний на фоне бледно-зеленого камня. Он не двинулся с места. Он не спускал с меня своих холодных серых глаз.
Я оставил свой мозг голым и неохраняемым и понял, что Флейк прочел мои мысли.
Он заговорил распухшими губами:
— Ты думаешь, что не пойдешь снова в Облако из-за этой девушки. Ты думаешь, что есть какой-то способ спасти ее. Но такого способа нет, да ты и не спас бы ее, даже если бы мог. И ты снова пойдешь в Облако, Стиви. Через двенадцать часов, когда настанет время, ты пойдешь с нами в Облако. И знаешь, почему? — Его голос становился все мягче, но под этой мягкостью слышалась насмешка. — Потому что ты не хочешь умирать, Стиви, как и все мы. Даже я, Флейк, парень, никогда не имевший души. Я никогда не верил ни в какого бога, а только в себя, и я люблю жизнь. Но иногда я смотрю на труп, лежащий на улице какой-нибудь человеческой дыры, и проклинаю его от всего сердца за то, что ему уже нечего бояться.
Ты пойдешь в Облако, потому что только оно хранит тебя живым. И ты не побеспокоишься о рыжеволосой девушке, Стиви. Ты не стал бы беспокоиться, даже если бы это была сама Мисси, отдавшая тебе свою жизнь, потому что ты боишься. Мы больше не люди, Стив. Мы ушли дальше их. Мы грешили, а здесь в этом измерении, нет даже такого слова. Однако верим мы или отрицаем — мы боимся.
Боишься умереть, Стиви. Все мы. Боишься умереть!
Его слова напугали меня. Я не мог забыть их. Я помнил о них, даже когда увидел Ширану.
— Я нашла новое измерение, Стиви, — лениво сказала Ширана. — Маленькое… между Восьмым и Девятым. Оно так мало, что сначала мы пропустили его. После Облака мы исследуем его.
Она повела меня в нашу любимую комнату, которая была вырублена в кристалле, таком черном, что комната была как бы в другом пространстве, и если смотреть подальше, то можно было увидеть далеко-далеко странные туманности и галактики, существующие не только в грезах.
— Много ли времени осталось? — спросил я.
— Час, может меньше. Бедный Стиви. Это будет скоро и ты забудешь.
Ее мозг нежно коснулся моего с такой интимной лаской, какой не могут дать прикосновения рук. Она делала это долго, стирая из моих мыслей жар и боль. Я лежал не шевелясь, на мягком, как облако, ложе. Я видел мерцающий свет Шираны в темноте.
Не знаю, как описать Ширану. Физически она очень близка к человеку. Различие в структуре было более неуловимо, чем в форме. В общем, она была, что надо: экзотична и прекрасна настолько, что не выразить словами.
Она и ее раса не нуждались в одежде. Их ленивые, волнистые тела покрывал не мех, не перья, не щупальца, а нечто среднее между всем этим. У них не было настоящего цвета, они меняли его в зависимости от освещения в бесконечном спектре очарования, далеко превосходившем известную человечеству цветовую гамму.
Сейчас в темноте аура Шираны светилась, точно темная жемчужина. Я видел ее лицо — странные остроконечные треугольные кости, покрытые кожей более мягкой, чем птичья грудка. Мертвенно черные бездонные глаза. Хохолок из изящных усиков-антенн увенчивался крошечными шариками света, горящего бриллиантами.
Ее мысли нежно обволакивали меня.
«Не печалься, Стиви, — думала она, — девушка пойдет последней. Все устроено. Ты войдешь в Облако самым первым, так что самая малая ее вибрация не коснется тебя».
— Но она коснется кого-нибудь другого, Ширана, — протестовал я. — Все это почему-то совсем другое дело. Она… Она все равно, что моя дочь.
Ширана торопливо ответила вслух:
— Но она тебе не дочь. Твоя дочь родилась триста лет тому назад. Триста лет — это для твоего тела, поскольку здесь нет никакого счета времени. В каждом измерении время различно. В каком-нибудь измерении мы можем провести тысячу лет, а то и больше.
