Михаил Тырин - Дети ржавчины
- Я это знаю, Катенька. Зачем лишний раз напоминать? Я всего лишь хотел сказать, что нельзя так убиваться из-за каких-то колготок.
- Между прочим, очень даже хорошие колготки. Если бы ты жене такие купил...
- Она мне не жена! - довольно резко обрываю я. Пожалуй, слишком резко.
- Извини, - хмурится Катенька.
- Не извиняйся. Я просто напомнил, что Лера мне не жена, вот и все.
- Да. Хорошо. Но, все равно, извини. Наверно, я зря напомнила тебе про жену. Про Надежду.
- Да что вы все извиняетесь?! - я вскакиваю и начинаю кружить по кухне. Что вы все такие деликатные? Почему ты решила, что мне неприятно вспоминать Надежду? Запомни раз и навсегда: я люблю о ней вспоминать. Мне приятно о ней вспоминать. И я хочу о ней помнить, так что не стесняйся лишний раз назвать ее имя!
Катенька обхватила щеки ладонями, глаза ее подозрительно заблестели.
- Олежек! - умоляюще шепчет она. Я моментально остываю, сажусь в кресло.
- Прости, Катенька.
- Ничего, Олежек, это я виновата.
Мне не хочется ничего ей объяснять. Хотя сказать можно многое. Вероятно, моя ранняя старость началась в тот день, когда я стоял по одну сторону гроба, а весь остальной мир - по другую. Между нами лежала Надежда. Мои друзья совершенно искренне мне сочувствовали, вот в чем дело. Они даже подбадривали меня - ничего, мол, жизнь продолжается. Правда, при этом отводили взгляды. Они обещали заходить почаще и полностью сдержали обещание. В первое время их невыносимые визиты происходили почти каждый день. Они приходили, садились на кухне со скорбными лицами, я наливал им чай... Разговоры не клеились. Про Надежду они стеснялись напоминать, как сейчас Катенька, а все другие темы казались им мелкими по сравнению с моей бедой.
Мои друзья решили, что я умер вместе со своей женой, а в моем теле осталось что-то непонятное, какая-то душа-мумия. Отныне они не рассказывали при мне сальных анекдотов, не хвастали приключениями по женской части. Даже громкий смех в моем доме казался им недопустимым.
Я ничего не говорил, но мысленно орал им: что же вы делаете, сволочи! Не хмурьтесь, не молчите! Таскайте меня по кабакам, заваливайтесь ночью пьяные и веселые, приводите своих нечаянных подружек - не прогоню, не обижусь. Жизнь продолжается, и я хочу жить!
Жизнь продолжается, уверяли они меня на кладбище. Но, видимо, уже знали, что продолжать им придется без меня. Нет, они остались верны мне. Пустят к себе в любое время суток, окажут любую услугу, дадут взаймы сколько надо денег. Но сами - сами не придут ко мне ни с какими просьбами. Это не дружба. Это шефство.
Почему? Не знаю точно. Сначала думал, что в день похорон я изменился настолько, что стал другим человеком. А потом понял, что они тоже по-своему любили Надежду...
Катенька сидит грустная. Она жалеет, что затеяла этот разговор. Мне хочется ее утешить.
- Катенька! - зову я. - Хочешь, я покажу тебе Зазеркалье?
- Разве я похожа на маленькую девочку, - обиженно говорит она, - чтобы рассказывать мне сказки?
- А разве я похож на сказочника? А ну, вспомни, где я работаю?
Ее глаза мгновенно просыхают и вспыхивают чудесным светом. Она обожает, когда я рассказываю про свою работу. И не упускает случая притворно удивиться - как мог такой зануда, как я, попасть на загадочную и увлекательную службу в Ведомство.
Мы идем в прихожую и останавливаемся перед зеркалом.
- Что ты видишь в нем, Катенька?
- Себя. И тебя.
- Но ты не можешь видеть себя там, потому что ты здесь, рядом со мной.
- Ну, то есть свое отражение.
- Верно. А что такое отражение?
Она с беспомощной улыбкой заглядывает мне в глаза, пытаясь увидеть там, что за тайну я сейчас ей открою.
- Отражение - это просто картинка на поверхности зеркала, ты согласна?
- Ну... Да.
- А теперь - принеси фотоаппарат. Катенька улетает в комнату и быстренько возвращается с аппаратом.
- Итак, - говорю я с видом фокусника, - отражение - не более чем картинка на стеклянной плоскости. От нас до плоскости зеркала - примерно полтора метра. Наводим резкость...
Я кручу лимб объектива и через секунду вижу резкое изображение рамы зеркала и нескольких засохших пятнышек лака для волос, прилипших к стеклу.
- Поверхность зеркала - в резкости. Убедись сама, Катенька.
- Да, - она смотрит в глазок "Зенита". - И что?
- А теперь посмотри на свое отражение!
- Та-ак. Ой, нерезко! А почему?
- Да потому, что твое отражение не на поверхности! Оно в глубине зеркала, понимаешь? Оно - в Зазеркалье.
- Здорово! - восхищенно говорит Катенька. - Но почему?
- Не знаю. Мое дело - находить и описывать Явления. А объясняют их совсем другие люди.
- Здорово, - зачарованно повторяет она. - Надо будет Вовке показать.
Вовка - ее сын. Я его от всей души не люблю. Вернее, разлюбил. Раньше это было очаровательное игривое существо, которое постоянно баловалось и шкодило, а будучи застигнутым, с громким визгом и смехом убегало и пряталось под диван или за кресло. Теперь это маленький тиран и скандалист, который умеет только требовать, требовать и требовать... Он не виноват. Это безотцовщина.
...Я возвращаюсь от Катеньки в первом часу ночи. Вот и мой дом. Лера открывает мне дверь и слабо улыбается.
- Я волновалась... Ты на работе задержался?
- Да, - отвечаю я и валюсь спать. Господи, как же легко я научился ей врать...
ОТЪЕЗД
Меня разбудил кашель дворника, проникший через открытую форточку. Через несколько минут злорадно запищал будильник.
- Сейчас встану, приготовлю завтрак, - пробормотала сквозь сон Лера.
- Спи, я сам, - шепнул я, слезая с кровати.
Город был тихим, пустым и влажным от утреннего тумана. Дворник продолжал покашливать, скребя метлой по асфальту.
Я поставил чайник, умылся и по привычке полез в шкаф за своим серым двубортным пиджаком. Но потом вспомнил, что на сегодняшний день форма одежды другая. И повесил пиджак обратно, бережно стряхнув с него пару невидимых пылинок.
К костюмам я отношусь уважительно. Потому, что это не просто одежда. Это оболочка, дорогой футляр, надежная защита от косых взглядов. Он должен быть безукоризненным, ведь у нас и по сей день принято встречать по одежке. Если вдруг на моем пиджаке появится неаккуратная складка или пятно, то человека, с которым я общаюсь, это может навести на нечаянную мысль о невнимательной жене или плохо убранной кухне с каплями борща на столе, как это бывает у простых людей. Нет и еще раз нет. Сотрудник Ведомства не имеет права быть похожим на обычного человека. Глядя на меня, никто не должен догадаться или даже заподозрить, что у меня дома текут краны и отклеиваются обои. Ведомство выше земных неурядиц. Этой святой цели служат и наши строгие костюмы, и дорогая парфюмерия, и личные парикмахеры.
