Святослав Логинов - Машенька
- Не смей!.. - свистящим шепотом выдохнула Марина.
- Что?.. - мать обернулась.
Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, стояли, не двигаясь, и с лица матери сползало выражение трезвой озабоченности, и пятнами выступал страх. Неизвестно, что почудилось ей, но вдруг она ойкнула, попятилась, а потом, тихо взвыв, метнулась в сени и дальше на улицу. Только там к ней вернулся голос:
- Ведьма!.. - заголосила она и, проваливаясь по пояс в снежные заносы, бросилась прочь.
Марина сухими глазами смотрела, как барахтается в снегу эта чужая женщина.
В город Марина вернулась через неделю. О бабушкином наследстве больше не было сказано ни слова. Но именно с этих пор Марина усвоила в отношении матери злое словечко "мамаша" и перешла к оскорбительному для родителей обращению на "вы".
А мать как-то сразу сникла, здоровье ее хизнуло, из цветущей женщины, на которую даже молодые люди на улице порой оборачивались, она в одночасье превратилась в сгорбленную, морщинистую старуху. Она мгновенно растеряла аристократические замашки, перестала заботиться о внешнем блеске, стала нечистоплотной, приобрела способность непрестанно жаловаться и брюзжать.
Одна страстишка сохранилась в ее дряблом сердце - копить уже ненужные ей деньги. Целыми днями она была способна раскладывать на столе разноцветные купюры, планируя фантастические, воображаемые покупки. Марина не препятствовала ей в этом и так же, как когда-то бабушка, щедро дарила сиреневые двадцатипятирублевки.
Шло время. Из уходивших лет неприметно складывалась жизнь. Марина стала детским врачом. Вначале она ничем не отличалась от прочих участковых педиатров, разве что чаще других прописывала травы, а когда их не находилось в аптеке, то давала свои, почему-то помогавшие лучше покупных. От трав общеупотребительных постепенно она перешла к тем, что по редкости или неизвестности не попали еще в фармакопеи. И наконец, однажды, впервые со дня бабушкиного ухода, применила заговор. У нее просто не оставалось другого выхода - ребенка надо было спасать.
Но и потом, когда о ней пошла молва как о ворожее, Марина Сергеевна пользовалась бабушкиными приемами, только когда аптека уже не помогала. По-прежнему было неловко твердить замшелые молитвы, Марина Сергеевна предпочитала просто бормотать неразборчиво и лишь иногда ловила себя на том, что шепчет в такт ювелирным движениям пальцев: "Свят! Свят!"
Слухи о чудо-докторе разбегались мгновенно. О ее способностях рассказывали чудеса, но только сама Марина Сергеевна знала, как мало она умеет. Каждый отпуск и почти все выходные проводила она на хуторке. Читала писанные славянской вязью книги, собирала травы, рассматривала вещи, которыми не умела пользоваться.
Кое-что открывалось, но медленно и тяжело. Порой, когда было ради кого стараться, буквально из ничего возникал праздничный обед, иной раз удавалось непонятным образом позвать нужного человека, и он немедленно приезжал, как бы далеко ни находился. Как-то пожелтевшая от времени расписная бабушкина чашка сорвалась со стола, но не упала, а зависла в воздухе, так что Марина Сергеевна успела подхватить ее.
Марина Сергеевна долго пыталась восстановить жуткое чувство грозящей потери, которое обдало ее при виде падающей чашки. Она даже специально купила красивейший сервиз и, не обращая внимания на причитания матери, хладнокровно расколотила его в куски. Но через полгода она все-таки поймала это ощущение, когда на улице какой-то мальчишка, разогнавшись на катульке, поскользнулся, кубарем полетел под колеса спешащим машинам, но на самом краю тротуара был остановлен взглядом задохнувшейся от ужаса Марины Сергеевны.
Но тайн все же было больше. Взять хотя бы чудо с колечком: был ли это морок, как уверяла потом бабушка, стараясь успокоить Марину, или в самом деле смотрели они в тот день за полтораста километров?
Бережно собирала Марина Сергеевна случайные находки, запоминала чувства, приемы, но видела, что успеет ничтожно мало. А сколько сумеет передать? И кому?
Конечно, немало находилось народу, желающего стать ее наследниками. Шарлатаны и хапуги, вертящиеся вокруг медицины, осаждали ее со всех сторон, мечтая получить волшебный рецепт. Мистики всех сортов от тупоголовых сектантов до моднейших телепатов, являлись косяками, пытаясь заполучить в свои ряды настоящего чудотворца. Всех их Марина Сергеевна узнавала за сто шагов по непрерывно тлеющей бессильной истерике и гнала беспощадно. Встречались и бескорыстные искатели истины. С ними было особенно трудно, ведь нельзя же открыть тайное искусство кому попало, не поймет этого случайный, чужой человек. Чудо передается только с любовью.
Частенько теперь думала Марина Сергеевна, что, если бы у нее была ученица, ей самой было бы легче искать новое. К сожалению, поняла она это, когда своих детей заводить стало вроде бы уже поздновато. Если же взять чужого... Ведь он должен стать больше, чем свой, а попробуй отними малыша ну хоть у той мамы, что приходила сегодня лечить младенцу пупок...
Но когда что-то очень нужно, то рано или поздно это найдется.
Марина Сергеевна резко встала, пригладила волосы и вышла из квартиры. Спустилась на два этажа, остановилась перед дверью, плотно обитой жирным дерматином. Подняла руку и опустила, не коснувшись лаковой пуговки звонка.
К ней смутно донесся дробный топот бегущих ног, тяжелая дверь распахнулась, и худенькая девчушка лет семи с виду, радостно взвизгнув, повисла на шее у Марины Сергеевны.
- Мила, что за шум? - послышался из глубины квартиры недовольный женский голос.
- Тетя Марина пришла! - возвестила девочка.
- Заходите, Марина Сергеевна! - голос сразу изменился. - Извините, я немного неприбрана, обождите одну секундочку, я сейчас выйду!
- Тетя Марина, - тихонько спросила девочка, потянув Марину Сергеевну за край платья, - а мы поедем летом в бабушкину избушку?
- А тебя родители отпускают? - тоже шепотом спросила Марина Сергеевна.
- Мама сказала, что еще очень подумает, но я подслушала, как она говорила, что очень удачно сумела меня вам на лето спихнуть. Только они с папой боятся, что вы у них много денежек попросите...
- Ничего, - счастливо улыбаясь, шепнула Марина Сергеевна, - мне ведь не денежки нужны, а ты, правда, Машенька?
