Святослав Логинов - Машенька
- Так-от, Машенька, - начала бабушка, - девяносто пятый годок мне. Стара стала.
Марина молчала, не понимая, куда клонит бабушка.
- Мать твоя меня не больно жалует, но вины ее в том нету. Поздненькая она у меня, другие бабы в такие годы уж и не рожают. А расстались мы рано, четырех годков ей не было, как нас разлучили. Не любили тогда, ежели какая женщина ведьмой слыла. А обо мне всякое говорили, тогда еще больше, чем теперь. К тому же я единоличная. Так и подпала под закон. И нашла я ее, мамку твою, уж после войны. Совсем большая стала девка и чужая. Глупая она, но ты ее жалей, все-таки мать. Хорошо, хоть ты у меня появилась, а то бы так и осталась я без наследницы, - бабушка остановилась и вдруг попросила тихонько и жалобно: - Машенька, пожила бы ты у меня, а?
- Что ты, бабушка, - заторопилась Марина. - Я не могу сейчас, у меня институт, сессия на носу, ты же сама говорила, что учиться надо...
- Ох, жаланная, не уйдет от тебя институт, а бабушка-от скоро уйдет, не догонишь. Поживи пока у меня, поучись у старухи. Думаешь я тебе всю мою премудрость показала? Я много умею...
- А на что мы с тобой жить будем? - защищалась Марина. - Денег у меня нет, ты тоже за свою жизнь не запасла, все на мать стравила...
- На что они нам, деньги? Али плохо жили прежде, голодной была когда, исхудала? А ведь у меня кроме грибов да картохи, да травок разных, отродясь в дому ничего не бывало. Машенька, я ж для тебя всякую тряпицу самобранкой оберну, останься только. Я тебя всему выучу. Горько науку с собой уносить... Вот, гляди...
Бабушка повернулась в угол, где за печкой примостились рогатые ухваты, и один из них качнулся и медленно поднялся под потолок.
- Сама уж не могу, а тебя научу, будешь без крыльев аки птица по небу летать. И ты не думай, дурного здесь ничего нет, я уж восемь десятков лет ведунья, а черта в глаза не видала. И есть ли он где? А коли грех какой в этом деле найдется, так я его перед богом весь на себя возьму.
- Да при чем здесь черт? - воскликнула Марина. - Не верю я в чертей. Вот только как же... - Марина чуть не сказала: "Сережа", но осеклась и выдавила: - ...как же город?
- Что тебе в том городе? Телевизоров не видала, что ль? У меня есть кой-что похитрее телевизора. Дай-ко сюда перстенек твой...
Марина послушно сняла с пальца тонкое девичье колечко и протянула его бабушке. Та плеснула в миску воды, кинула туда звякнувшее кольцо и, наклонившись над водой, принялась шептать:
- Ты кажи, кажи, колечко, о ком думает сердечко...
Поверхность воды застыла, обратившись в блестящее ртутное зеркало, и в нем Марина увидела городскую улицу, подстриженные тополя, горящие фонари, в свете которых кружили первые в этом году снежинки. И по этой улице шел Сережа. Он был не один, рядом с ним, держа его под руку шла незнакомая Марине девушка. Она что-то увлеченно говорила, а Сережа то и дело зашагивал вперед и, смешно морща брови, заглядывал ей в лицо, совсем так, как глядел в лицо Марине, когда они вместе гуляли по городу. Но самое страшное, что в руках девушка несла три больших полураспустившихся тюльпана, завернутых в прозрачный целлофан. Это к ней, к Марине, он приходил на свидания с тюльпанами, а когда она спрашивала, откуда он берет среди осени такое чудо, загадочно улыбался и отвечал:
- Секрет фирмы. Только для тебя.
Верно бабушка сразу почуяла неладное, потому что забормотала:
- Не смотри, не смотри, это неправда, морок это... - а вода замутилась, тут же прояснилась снова, и Сережа оказался в какой-то комнате, сидящим над книгой. Обман был очевиден, комната казалась нарисованной, лицо Сережи неживым, словно снятым с фотографии, и книги перед ним лежали, конечно, не учебники, а скорее нечитаемые бабушкины манускрипты. Только три тюльпана, очутившиеся в стакане на краю стола, остались теми же, что и были.
- Не надо... - простонала Марина, и все исчезло.
- Ну что ты, право, - уговаривала бабушка. - Не убивайся ты, беда невелика, ну, прогулялся парень с другой, не дурное же что сделал. А хочешь, я его так присушу, что шага от тебя не отойдет?
- Не надо, - мучительно повторила Марина.
Они немного помолчали, а потом Марина тихо начала говорить:
- Бабушка, я поеду завтра в город. Ты не думай, я не из-за него, плевать я на него хотела, но просто лучше мне там быть. Не нужно мне пока твое волшебство, это все потом, а сейчас... я еще сама не знаю, что мне нужно...
Утром они попрощались возле избушки.
- Я обязательно приеду, - говорила Марина. - Вот сдам сессию и тут же к тебе. Хорошо?
Бабушка молчала и часто крестила Марину, чего прежде никогда не делала. Наконец Марина оторвалась от нее и исчезла в припорошенном чистым снежком лесу.
Больше Марину не охватывало страшное чувство беды, но она все время помнила, что с бабушкой может быть нехорошо, и торопилась разделаться с учебой как можно скорее. Это было тем легче, что Сергей исчез из ее жизни. Все произошло удивительно просто и быстро. Марина лишь спросила при встрече, как зовут ту девушку. Сергей рассмеялся, хотел что-то рассказать, но Марина вдруг ясно поняла: врет. И хотя там у него пока нет ничего, но и здесь тоже ничего нет и быть не может.
Она еще не знала, что с этой минуты обречена понимать других людей и, значит, навсегда останется одна.
Зимнюю сессию Марина сумела спихнуть досрочно и уже на следующий день мерзла в нетопленной электричке, спешащей прочь от города. Дорога до деревни была хорошо укатана, а дальше приходилось пробивать лыжню по нетронутой снежной целине. Особенно тяжело было в лесу, где снег лежал такими огромными и пушистыми холмами, что лыжи тонули в нем и не помогали, а мешали двигаться. За два часа Марине не попалось ни одного человеческого следа. Не было следов и возле избушки, перед дверью намело сугроб, ее пришлось откапывать концом лыжи.
Избушка встретила холодом и непривычным порядком. Бабушки нигде не было. А посреди стола лежало составленное у нотариуса завещание, согласно которому дом и все имущество отходили "внучке моей Машеньке - Шубиной Марине Сергеевне".
На третий день приехала мать. Она вошла в дом со скорбным выражением на лице, держа в руках заранее приготовленный платочек, но, увидев, что в избушке нет никого, кроме Марины, сразу же обрела деловитую уверенность. Не говоря ни слова, обошла горницу, поколупала ногтем стены, неодобрительно покачала спинки стульев.
- Труха! - наконец заявила она. - Все можно выкидывать. Дом удастся продать рублей за восемьсот, сейчас такие дачки в моде, я уже покупателя присмотрела. А вещи никуда не годятся, вот только взглянуть, где-то платок должен быть пуховый. И еще иконы, они теперь в цене... - мать направилась к бабушкиной божнице.
- Не смей!.. - свистящим шепотом выдохнула Марина.
