Майкл Муркок - Пёс войны и боль мира
Когда я приблизился, в ноздри мне шибануло зловоние. Это был запах гниения — запах тухлого мяса. И я подумал, что в носилках, возможно, находилось тело умершего кардинала.
Потом я заметил, что фигуры были одинаковыми. Было видно, что мясо отставало от их лиц и костей. Глаза их были глазами трупов. Увидев меня, они сразу остановились.
Всадники взяли копья наизготовку.
Я не стал хвататься за оружие, так как всадники могли просто потребовать выкуп за возможность проехать.
Один из всадников заговорил со мной. Слова словно тяжело падали, будто имели материальный вес, ухмылка напоминала улыбку самой смерти, а копье в руке было похоже на косу жнеца.
— Ты провинился, друг.
— Не могу с тобой согласиться.
— Разве ты не знаешь, что запрещено в этой стране?
Слова вылетали из его рта, образуя несвязные предложения с длинными паузами, как будто говоривший извлекал из памяти разговорную речь.
— Я не заметил никаких указаний на этот счет, — сказал я, — и ничего не слышал об этом. Чтол я мог услышать, когда ваша страна почти полностью обезлюдела? До сих пор я не встречал ничего похожего на разговаривающие трупы. Первые признаки панического страха возникли внутри, и я ничего не смог с этим сделать.
Он снова заговорил:
— Это общеизвестно…
— Всем. Но не мне…
— Защищайся.
— Я чужой здесь, — объяснил я. — Я искал гостеприимства у владельцев замка. Я ничего не сделал в этом необитаемом месте. Всему причиной моя неосведомленность. Но я не испытываю сожаления.
Я приготовился ударить моего коня шпорами.
Второй всадник повернул ко мне мертвенно бледное лицо.
Холодные глаза, полностью лишенные намека на жизнь, уставились на меня.
Я остолбенел и вдруг почувствовал, как недавно съеденный завтрак подкатывается к горлу.
Он произнес:
— Как ты оказался здесь? Ты заключил соглашение?
Я попытался ответить ему в подобном же тоне:
— Я прибыл сюда, как вы видите, на своем коне. С владельцем этого замка, как вы могли бы догадаться, меня ничего не связывает.
Я взглянул на карету в надежде, что в ее окне появится хозяин замка и этих странных людей.
— Но я еще раз повторяю, что не совершил ничего дурного и не испытываю никакого сожаления по поводу того, что немного воспользовался припасами замка: съел немного сушеного мяса, задал своему коню овса и воды и прочел пару книг.
— Никакого сожаления, и он знает это… — сказал третий всадник.
Они засмеялись. И это звучало зловеще.
— Я не знаком с вашим господином. Совершенно невозможно, чтобы я его знал.
— Но он, без сомнения, знает тебя.
Их насмешки, и злое издевательство надо мной по поводу вещей, известных только им, поколебали мое спокойствие и вывели из себя.
— Если вы позволите мне приблизиться и представиться, выяснится, кто прав.
Не то, чтобы у меня было особенное желание разговаривать с сидящими в карете, но если мне все же придется возвращаться, то лучше это сделать в мирной обстановке, чтобы, если посчастливится, найти достойное применение своему мечу.
— Ты не должен приближаться, — сказал первый всадник.
— Ты должен возвратиться обратно вместе с нами.
Я обратился к ним с фальшивым дружелюбием:
— Я уже достаточно долго испытывал ваше гостеприимство, теперь для меня настало время уезжать.
Про себя я усмехнулся. Сейчас я, как всегда, мыслил так же трезво, как и всегда, когда сталкивался с какой-нибудь сложной проблемой. Во мне было достаточно хладнокровия, свойственного профессиональным солдатам, чувствующим, что смерть неизбежна.
— У тебя нет выбора, — сказал всадник.
Он взмахнул своим копьем — это было едва уловимое движение.
Я пригнулся в седле и мысленно поздравил себя с тем, что еще жив.
— Я признаю только свой выбор, господин, — заявил я.
Я пришпорил своего коня так, что он скакнул вперед.
Они были готовы к чему угодно, только не к тому, к чему вынуждал их я. Я понял, что схватки они не ждут.
В одну секунду я прорвал их ряд. Никто из них даже не воспользовался своим копьем, и теперь я попытался прорваться сквозь гущу монахов. Нескольких из них я опрокинул. Они не отступили, но и не выпустили канатов, за которые тянули карету, из рук, что не давало мне возможности беспрепятственно проехать между ними. Казалось, они скорее готовы были умереть от моего меча, чем покинуть свои места.
Я был вынужден замедлить свое продвижение и снова оказался лицом к лицу со всадниками.
Они были не боеспособны, эти люди, и продвигались не достаточно быстро. Я снова решил, что они что-то скрывают, ведь на самом деле было достаточно одного движения их рук, чтобы остановить меня… Они казались настолько беспомощными, что их копья можно было отбить несколькими взмахами меча.
Я использовал массу своего коня, чтобы растолкать тесно столпившихся монахов. Их тела оказывали заметное сопротивление.
И снова я подстегнул моего боевого коня.
Позволив ему скакать вперед, я опрокинул трех монахов.
Конь перемахнул сначала через один, а затем через другой туго натянутый канат и устремился вниз по поросшему травой склону холма, в то время как группа всадников все еще пребывала в нерешительности, оставлять ли им кортеж и начать погоню за мной…
Впереди промелькнул парапет террасы, и на пути возникло несколько статуй, затем последовал крутой спуск по склону.
Но удача, казалось, снова изменила мне. Я попытался вытащить один из пистолетов и выстрелить в воздух, чтобы испугать лошадей. Навряд ли мне удалось бы сдержать их натиск, если хотя бы один из них достиг меня.
Конь подо мной вдруг встал, как бы раздумывая, в какую сторону скакать. Я выпрямился в седле, глядя на приближающиеся сверкающие острия копий, которые ясно выделялись, благодаря вымпелам.
В следующий миг я увидел, как могу улучшить свое положение. Не то, чтобы была возможность побега. Преследователи находились от меня не слишком далеко. Но была, может быть, возможность отразить их атаку.
Копья были изготовлены для броска, когда я выхватил свой пистолет.
И тут со стороны кареты донесся глубокий голос, в котором проскальзывали нотки веселья:
— В этом нет необходимости. Это не было предусмотрено. Немедленно оставьте его, вы все! Я сама разберусь с ним.
Всадники приостановили свое движение, их копья приняли исходное положение.
Я зажал меч зубами, вынул оба пистолета из седельных сумок, взвел курки и выстрелил.
Один из выстрелов достиг цели и скинул всадника на землю. Другой, невредимый, снова стал поднимать копье. Но прежде, чем он смог что-то предпринять, снова раздался голос.
