Сергей Волков - Планета битв
Женщины помолчали, потом вновь заговорили, понизив голос:
– Пророк-то, что на Лежачих камнях, правильно говорит: ад это. Крышка адского котла. И мы на ней. Потому что грешники все. И идут из глубины за нами демоны, по следам идут и следы нюхают. А следы, говорит он, кровью пахнут. Никто не вырвется, никто не спасется, если к вольной жизни не вернется, как предки жили…
– Да, кума, плохие времена настали. Раньше вроде тоже тяжело было – война, да только порядка-то в той войне больше, да. А теперя… Эти, правительство-то временное, все никак договориться не могут промеж себя, кто главнее. Канцлер – ты его видала? – страшилище одноглазое, ужас просто. А мой-то, сам, говорит, что знавал его, по лагерю еще. Мол, бандит он, каторжник, и клейма поставить некуда, да.
– Да уж, кума Марта, вот и живи… Душегубы, оказывается, нами правят! Может, они этих змейщиков и насылают? Одна шайка-лейка.
– Все может быть, кума Серафима. Но жить-то надо! Так что давай-ка спать, матушка моя. Хочешь наливочки хлебнуть на сон хороший? У меня она сладкая, на сахарном корне…
Разговор прервался, послышалось бульканье, причмокивание, по вагону поплыл сивушный запашок. Вскоре женщины уже спали.
«Снейкеры-налетчики. Рогатый треугольник. Шестеро пропавших рыбаков, – отметил про себя Клим. – И бабьими сказками назвать это ну никак нельзя, хотя бы потому, что вести о сожженных фермах и нападения на пастухов поступают к Лускусу довольно давно. Другой вопрос, что обычно бандиты тревожили жителей западной части Великих равнин. Эти кумушки, конечно же, не в курсе, что Гриша Панкратов во главе двух батальонов Народной гвардии гоняет их там, как сидоровых коз. А вот то, что банды появились и на востоке, – новость. Надо будет проверить и по гелиопочте послать сообщение в Фербис».
С этими мыслями Елисеев уснул…
* * *В поездах не бывает доброго утра. Скученные в вагонах люди, привыкшие всяк жить по-своему, здесь вынуждены выставлять напоказ самое скрытое, интимное; нет у человека более сакрального в жизни, чем переход из призрачной вселенной сна, из «полусмертия» в то, что наши предки звали «тварным миром», явью земной. Посему просыпаются пассажиры обычно без настроения. Хмурые, неохотно берутся они за житейские дела и заботы, недовольно поглядывая по сторонам. Так было, так есть и так будет…
Клим проснулся поздно – Эос уже высоко поднялась над горизонтом, и ее лучи прошивали вагон насквозь. Золотые пылинки плавали в воздухе. Шаркали ногами пассажиры, спешащие за кипятком в конец вагона, где широкий в крестце немолодой проводник растопил титан. Многие недовольно ворчали – и без того узкий проход возле титана загромождала винтовая лестница, ведущая на крышу вагона, к двуствольному паромету, чаще называемому стим-спитом. За лестницей примостился котел с топкой и запас сланцевых брикетов. Во время войны все пассажирские поезда оснастили скорострельными парометами – на случай нападения диверсионных групп врага. Теперь каждый колонист считал своим долгом высказаться по этому поводу – мол, сколько можно, не пройти, не проехать! Когда начальство распорядится убрать эти бандуры из вагонов? Чем они вообще там себе думают? Стрелок, молодой безусый парень в форменной куртке меднодорожной охраны, зевал и вяло отбрехивался.
Всеобщий гул недовольства катался меж толпящихся у титана людей колючим клубком. Проводник только приглаживал пятерней всклокоченные седые патлы и вздыхал. Цендорж присел на свою полку, передал Елисееву исходящую паром кружку с заваренными листьями чайкофского дерева.
– Где едем? – поинтересовался Клим, прихлебывая ароматный, бодрящий напиток.
– Кустолесье, – коротко ответил монгол, жмурясь и отдувая пар.
Елисеев отставил кружку и пробрался к окну. Зеленоватое, с натеками, стекло, сработанное, видимо, в самом начале работы стекольного завода, искажало реальность, превращая ее в картины помешавшегося на зелени сюрреалиста. Тем не менее Клим увидел совершенно ровную плосковину, до самого горизонта покрытую высоким серо-коричневым кустарником. В небе, причудливо меняя форму, носились плотные стаи птиц. Кустолесье. Странное место, этакие двухметровые в высоту джунгли, непроходимые и живущие по своим законам. Здесь обитают особенные звери и гады, здесь гнездятся миллионы птиц. Тянущиеся на сотни километров заросли дают приют и пищу насекомым, которые в свою очередь служат пищей для других существ – и далее по цепочке, вплоть до главного хищника здешних мест, пятнистого девятижила, прозванного так за удивительную живучесть.
Раньше Клим никогда не был в Кустолесье и теперь досадовал, что не может ничего толком рассмотреть сквозь мутное окно вагона, не имевшее даже форточки. Гомон у титана тем временем стих – все желающие, жаждущие и страждущие, получили наконец кипяток и теперь попивали всяк свой чаек, пошвыркивая, блаженно пыхтя и отдуваясь.
Вернувшись на место, Клим допил чайкофского и расстелил на коленях карту. Сориентировался он быстро – по северной стороне пути тянулись глубокие овраги, а такое место в Кустолесье было только одно – Веселые увалы. Когда во время войны свободники с помощью пленных прокладывали здесь дорогу, ведя ее по самому краю оврагов, чтобы не прорубаться сквозь непроходимые заросли, десятники покрикивали: «Веселей! Веселей!» А потом был бунт, ночная кровавая резня и два десятка трупов. С тех пор увалы и стали Веселыми…
Привычный грохот колес вдруг сменился пронзительным скрежетом. Захрустели, крошась, шлицы центровиков. Люди, посуда, немудреная домашняя снедь – все полетело на пол. Многоголосая ругань ударила по ушам:
– Дрова он везет, что ли?!
– Мать твою, ногу, ногу-то придавил!
– А-а-а, кипяток! Горячо-о-о!!
– Да что ж такое, а?! Все ягоды подавила!
– И в морду! В морду, как доедем!
Стрелок, выпучив голубые глаза, все никак не мог попасть ногой в сапог. Клим сунулся к окну.
– Зараза! Ни хрена не видно!
Совладав с сапогом, стрелок полез по лесенке на крышу. Проводник, побагровев лицом, тряс обожженной рукой – он машинально ухватился за раскаленный титан и теперь на чем свет клял свою тяжкую кочевую долю.
Сквозь гул голосов и шарканье множество ног Елисееву послышались какие-то пугающе знакомые звуки, доносящиеся снаружи. Словно там несколько человек принялись хлопать палками по натянутым шкурам. Но прежде чем он догадался, что это, стрелок загромыхал по лестнице обратно и застрял внизу, нелепо вывернув руки. Из правой его глазницы торчал короткий арбалетный болт…
– Цендорж, окно! – крикнул Клим, пытаясь вытряхнуть из мехового чехла свою винтовку. Монгол ударил прикладом, и каленое стекло разлетелось в брызги. Елисеев, отшвырнув пустой чехол, высунулся – в двух десятках шагов из зарослей торчало несколько темных фигур с большими арбалетами на изготовку. В голове состава слышались крики и лязг клинков.
