Александр Ильин - Притча о маленьком человеке
Наконец толстая пачка исписанных мелким почерком листов была готова для того, чтобы Бэби отнес ее профессиональным переписчикам. Оставалось лишь придумать название. Это потребовало определенных усилий. Бэби был убежден, что успех его истории у читателей будет полностью зависеть от правильно выбранного названия. Оно должно было зацепить посетителя книжной лавки, вызвать его любопытство, а значит и желание купить новоиспеченные мемуары.
Где‑то внутри Бэби всегда оставался верен своей первой профессии, поэтому, перебрав массу возможных вариантов, он красиво вывел на титульном листе «История Болезни» и остался очень доволен своей изобретательностью. Такое оригинальное название гарантировало повышенный интерес со стороны лекарей и людей, склонных к самолечению, а число последних, как известно, постоянно растет.
Переписчики запросили дорого. Но удовольствие громко заявить о себе, сделать решительный шаг к достижению своей мечты, а заодно насолить этому самодовольному тупице — Кузнецу и утереть ему нос — это стоило любых денег. Тем более, что по расчетам Бэби раскупить его «мемуарную историю» должны были быстро, и так же быстро должны были вернуться потраченные на нее деньги.
Он выбрал самую хорошую бумагу, доплатил переписчикам за срочность и прилежание, заказал целую тысячу копий и отправился домой ждать Славы. По пути он уже ловил ее далекие отблески во взглядах ничего не понимавших прохожих. О, это было замечательное ощущение. Оно было сродни тому, что Бэби испытывал когда‑то, пробегая по полю ипподрома, чтобы оказать первую помощь павшему на бегах скакуну, и тысячи глаз были устремлены на него…
Кухня встретила его непривычной пустотой. Нет, все было на месте, и очаг, и стол с лавками, и полки с посудой, и жена с приготовленным к его приходу обедом… Пустота была внутренней. Бэби ощутил себя опустевшей верфью, с которой только что сошел корабль, привычно заполнявший все ее пространство в течение долгого времени.
Бэби попил кофа, покурил табаку, но не испытал былого удовлетворения. Чего‑то явно недоставало. Он рассеянно переложил с места на место несколько чистых листов бумаги, переставил чернильницу. И тут Бэби понял, что его неодолимо тянет писать. Рука сама потянулась к перу. Сладкая истома разлилась по всему телу. Он должен писать! Вот его предназначение.
Ему еще так много надо рассказать людям о себе! В коробке осталось еще столько шерстяных клубков с неразвязанными узелками…
Название новой истории Бэби придумал сразу. Оно было кратким, емким и вместе с тем обеспечивало полную преемственность с первой. К тому же, люди должны были сразу привыкать к почерку нового лекаря своих душ.
«Больная Душа», — написал Бэби и крикнул жене:
— Меня ни для кого нет дома!
Надпись получилась довольно жирной: пора было менять перо, но это было последним. Бэби бросился на улицу. Донесшийся оттуда заполошный гусиный гогот возвестил миру, что новоиспеченный сказитель решил основательно запастись перьями для своих новых историй.
А между тем, Кузнец продолжал жить в своей северной стране своей собственной жизнью: много работал, был весел, помогал людям и радовался, когда дела у них шли на лад. Как всегда, у него было много друзей и добрых знакомых. Иногда Кузнец вспоминал маленькую горную страну и друзей, оставшихся там. Вспоминал он и Бэби. И всякий раз его занимал вопрос: не пожалей он тогда его семью, не посочувствуй сидевшему на бобах Бэби, не помоги ему с овощной лавкой, не оставь ему кузню, глядишь, и остались бы до сих пор приятелями?.. И если б когда опять довелось заглянуть в маленькую горную страну, был бы у него желанным гостем. И сидел бы опять в его доме, и пил бы с Бэби его любимый кофа, и слушал бы его бесконечные истории о тупых лекарях, глупых табунщиках и безмозглых… ну, этих, с кем бы или у кого бы он теперь ни работал… И всякий раз ответ был тем же: он просто не смог бы «не пожалеть», «не посочувствовать», «не помочь», «не оставить» — иначе он бы не был самим собой, иначе он не был бы Кузнецом.
И вот как‑то пришлось Кузнецу опять в маленькую горную страну по делам наведаться. Он и не ожидал, сколько людей помнили его и были рады ви деть снова. Такой теплый прием и невольные воспоминания натолкнули Кузнеца на мысль повидать Бэби, узнать, что он и как он.
«Дело прошлое, время лечит, да и воды с тех пор утекло много, — думал Кузнец. — Оба, наверное, дров могли наломать. И вообще…»
Один их общий знакомый сказал Кузнецу, что Бэби начал писать истории и что их даже продают в книжной лавке.
— А ты их читал? — с интересом спросил Кузнец. — Понравилось?
— Да нет, — ответил знакомый, — дорого…
«Ну вот и хороший повод, чтобы с Бэби встретиться. Надо поздравить его с успехом.» — Кузнец искренне обрадовался удаче бывшего друга.
Он тут же пошел в книжную лавку и купил обе папки, красиво оформленные переписчиками, на которых красовалось имя Бэби, хотя просили за них, действительно, дороговато. Названия историй показались ему несколько мрачными, но забавными.
«Наверное, опять что‑нибудь про лекарей," — решил он и направился к дому Бэби.
На сочной траве возле забора паслась стая изрядно пощипанных гусей.
— Эк вас, болезных, потрепало, — посочувствовал Кузнец и постучал в ворота.
— Кто там? — раздался из‑за забора голос жены Бэби.
— Это я, Кузнец, — ответил он. — Сколько лет, сколько зим… Вот, узнал, что Бэби истории писать стал, приехал, купил, хочу поздравить…
— А его дома нет, — сообщила женщина.
— А когда вернется?
— Не знаю…
Потоптался Кузнец у закрытых ворот, пожал плечами.
— Что ж, — говорит, — тогда я попозже зайду.
— Я не знаю, когда он вернется, — повторила супруга Бэби, — может быть, очень поздно…
— Ну, тогда я, может быть, лучше завтра с утра загляну?
— Не знаю…
Подивился Кузнец такой неосведомленности и негостеприимности, через забор же попрощался да и отправился к приятелю, у которого по приезде остановился. «Пока суть да дело, дай‑ка, думает, я Бэбины истории полистаю.»
«Завтра с утра» Кузнец не пошел к Бэби. Это было бессмысленно: разговаривать с ним было уже больше не о чем. Бэби все сказал в своей «Истории Болезни». Когда Кузнец полистал ее и даже продрался сквозь весь сумбур типично Бэбиного изложения, он не то чтобы удивился или огорчился прочитанному. Просто еще раз убедился, что изначально слишком хорошо думает о людях, что иногда правы те, кто советует не делать людям добра — во избежание, что слепа не только любовь, но и ненависть… И хоть было в этой Бэбиной истории много такого, чего на самом деле никогда не было, Кузнец, скорее, порадовался прочитанному. Многое теперь встало на свои места. Сложилась мозаика из недосказанных когда‑то фраз, из, казалось бы, незаслуженных косых взглядов, необъяснимых обид. И, странное дело: на душе стало легче, точно прорвало годами зревший фурункул.
