Анна Китаева - Вдова колдуна
- Ах, ошибка, - с расстановкой произнес мэр.
Наигранная учтивость манер слетела с него, как шелуха. Щеки, шея, подбородок господина Эктора побагровели от гнева, в голосе послышались угрожающие нотки:
- Ошибка? Может быть, ты еще скажешь - шутка? Так ты обманула нас, девчонка? У тебя нет ни силы, ни власти? И ты еще осмелилась говорить об отмене налогов, на которые мы существуем?
Он неожиданно быстро подскочил к Насте и больно ухватил ее за оба запястья.
- Ничего, толпа на площади еще не успела разойтись. Магистр, вы видите - ведьма упорствует! Нужна ваша помощь.
- Да, помогите же мне, помогите! - крикнула Настя. - Этот человек сошел с ума. Вы же разбираетесь, остановите его. Не верьте ему, я не ведьма!
Словно охотничий пес, учуявший добычу, магистр оттолкнул аптекаря так, что тот растянулся на полу, и выскочил с места.
- Молчи, дьявольское отродье! - прошипел он, сдавливая Насте горло цепкими пальцами. Теряя сознание от боли, она совсем близко увидела его глаза с расширенными зрачками и из последних сил попыталась оттолкнуться. Этот человек никому не мог послужить защитой. На нее взирало безумие!
Вслед за магистром и остальные, обгоняя друг друга, рванулись на помощь мэру. Настена больше не сопротивлялась и не могла вымолвить ни слова в свое оправдание, когда Эктор вытолкал ее наконец на балкон и пронзительно завопил:
- Люди! Мы были обмануты. Мошенница созналась - она колдунья!
То, что происходило дальше, с трудом доходило до ее сознанья повозка, в которой ее везли, натянув на голову мешок; крики, свист и улюлюканье толпы, когда ее привязывали к позорному столбу на базарной площади. А потом, когда мешок сняли, - внезапное молчание, тысячеглазое любопытство толпы и безмятежные улыбки детворы.
- Это неправда, - убежденно шепнула Настя и зажмурилась, не желая видеть, чья первая рука бросит в нее комок грязи или камень.
* * *
С глухим стуком затворилась тяжелая дверь, зазвенела цепь. Измученная Настя осталась лежать там, где ее бросили. От сырой глинистой земли шел холод, пробирался под мокрую, слипшуюся от грязи одежду, змеей заползал в сердце. Волосы на голове сбились в комок, ныла рассеченная чем-то острым щека. Настена и не пыталась пошевелиться, не было в ней ни отчаяния, ни боли, только безмерное удивление и неохватная печаль, точно лежала она одна-одинешенька на дне колодца и твердо знала, что не выбраться ей к свету белому никогда и никак. Так прошло час, два и больше.
Кто-то тихонько постучал в стенку сарая, точно мышь поскреблась.
- Настасья, - позвал знакомый голос. - Слышь, Настасья, отзовись!
Василина? Настя с трудом поднялась на локте.
- Ты что, сестрица? - прерывисто зашептала она. - Тебе нельзя тут, опасно, заметят. Оставь меня, уходи, у тебя детишки. Может, это они так пугают, неужто не поверят, что я не колдунья?
За стеной засмеялись. Настена испуганно замолчала.
- Василина, эй, Василина? - неуверенно позвала она.
- Ну и дура ты, Настенька, - сквозь смех отозвалась та. - И поделом тебе за глупость твою и жадность. Никто меня здесь не увидит, сарай-то на отшибе и охраны нет знают, что не сбежать тебе. А если и увидят, так я себя в обиду не дам, не на такую напали. Ты что ж, милая, решила, что я вызволять тебя пришла? Кого другого ищи, а я только рада буду.
- Что ты такое говоришь? - с трудом вымолвила Настя. - Или рассудком от горя повредилась?
- Знаю, что говорю, - отрезала Василина, и такую злобу услышала Настена в ее голосе, что обессиленная, повалилась ничком на землю и, не перебивая, дослушала до конца.
- Десять лет я тебя ненавидела, десять лет твоей смерти желала. Ничего не скажешь, ловко ты это придумала. И поначалу все тебе поверили, только и разговоров было: Настя такая, Настя сякая, чтобы сестру спасти, молодую жизнь загубила. Одна я сразу поняла, в чем дело: захотела ты госпожой быть, власть над людьми получить, а после вызнать у колдуна его хитрости, самой ведьмой стать! Да, видать, не прошли мои молитвы, не вышло у тебя! Правда, попервах, как ты пришла, и я обманулась - решила, что ты простушкой прикидываешься, нас испытать хочешь. Кто, мол, приветит тебя обычную девушку, - тот потом твоей милости удостоится, а кто отвернется, того изничтожишь силой колдовскою. Я и господину Эктору наплела про твои хитрости - да кто ж знал, что ты, дура эдакая, что думаешь, то и говоришь? Ничего, зато обернулось все так, как я и не мечтала. И зачем ты заявилась сюда, кто тебя звал? Да половина девчонок в городе по ночам пальцы себе кусали, представляя, как ты в замке сладко ешь и пьешь. Думаешь, они простят тебе зависть свою черную? Жди!
Василина снова расхохоталась.
- Прощай, Настенька, радость нежданная. Вот и легче стало мне на душе, когда все тебе высказала. Значит, не даром терпела столько лет. Ну, прокляни меня, коли хочешь... да пока время есть! Прощай навеки!
Зашелестела трава под ногами Василины. Настена осталась одна. И только теперь ей по-настоящему стало страшно. Липкий тяжелый страх полз по ней, как живой, от колен поднимаясь к горлу. Так, как сейчас, ей, пожалуй, не было страшно никогда в жизни. Настя вспомнила ужасы в замке колдуна, но они казались ей призрачными, ненастоящими и далекими, словно во сне или ином существовании. И даже сам колдун, которого, бывало, боялась пуще смерти - страшен ли был? - опять, будто наяву, всплыли в памяти черные глаза, обжигающие неземным ледяным огнем, но теперь разглядела в них Настя то, чего не замечала раньше, что пряталось на дне - тоску смертную и боль, никем не понятую, давнюю и глухую. Встрепенулось Настенькино сердце, рванулось навстречу - чему? - и погасла шальная искорка надежды. Остались только страх да одиночество, пустота и молчание.
Все-таки она не верила, не хотела верить до самой последней минуты, пока они не подошли. За стенами ее деревянной темницы успели сгуститься сумерки и свет уже не проникал к ней через маленькое, не больше отверстия печной трубы, окошко под потолком.
Еще издали заметила она красные отблески факелов, подобно грозовым зарницам, прорезавшие ночь. Люди шли через луг плотной толпой, она чувствовала их приближение, их настороженное дыхание, страх и ненависть, а ее страх пропал, и Настя поняла, в чем дело: он тоже испугался, бежал, оставив ее.
Толпа приблизилась, окружила сарай, точно звериная стая, загнавшая добычу. Настена слышала голоса, нервный кашель, стук и звон; все звуки сливались в рокочущий шум, который то нарастал, то спадал, словно ропот реки, что стремится выплеснуться из берегов. И вот на взлете волны раздался чей-то крик, толпа ответила воем, к стенам сарая полетели пучки сухой соломы, факелы, - с радостным треском взметнулось к небесам освобожденное пламя. Огромный костер разгорался в ночи, и толпа неохотно отступила, отгоняемая жаром, не сводя восторженных глаз с великолепного зрелища.
