Карл Глоух - Заколдованная земля
Вспоминается мне, как во время долгих гренландских вечеров говорил я об этом с Фелисьеном, и как веселый француз махнул рукою и с иронией произнес:
— О, ты прав! Все описано, все открыто! Бедные фантастические писатели: не остается им, если они хотят жить, ничего больше, как открыть какую-нибудь новую «Лапуту» добряка Свифта, повешенную где-нибудь в воздухе!
Но не смею дальше отклоняться от рассказа.
— Самые смелые экспедиции, — сказал Снеедорф, поставив бокал и указывая на карту Гренландии, — самые смелые экспедиции для исследования внутренних частей этих датских владений произвели иностранцы. Неудачные, примитивные экспедиции Делягера и Иенсена едва ли заслуживают упоминания. В 1883 году был здесь швед Норденшельд; в 1886 году — англичанин Пири; в 1888 году — знаменитый норвежец Нансен; в 1893 году — опять Пири. Но где же тут датчане? Нужно этот недостаток заполнить; я хочу вписать сюда свое имя. Я остановился в Годгаабе, чтобы пополнить запасы угля и провизии.
Присутствующие датчане были тронуты. Мы поднялись с пожеланиями успеха. Фелисьен поднял бокал и, против своего обыкновения, молча пригласил выпить здравицу. И мы выпили серьезно, с глубоким чувством.
Вскоре беседа сделалась сердечной и веселой, но вдруг Снеедорф, задумавшись во время разговора с директором, неожиданно спросил:
— Вы, господа, конечно слышали об одной русской в Упернивике?
Мы все сразу замолкли от изумления. Фелисьен вылетел в полном смысле этого слова из своего кресла.
— О Надежде Головиной? — воскликнул он.
Снеедорф созерцал неожиданное действие своего вопроса. Его спокойные глаза постепенно разгорелись, и он кивнул капитану. Нильс Киркегор, все так же молча улыбаясь, вынул из объемистого кармана своего сюртука старую коробку из-под консервов. Он медленно открыл ее и, к нашему величайшему удивлению, вынул из нее листок, точка в точку похожий на полученный нами в сочельник.
— Выловили мы ее, — сказал Нильс Киркегор, — на широте Фискернеза. Она была принесена безусловно с севера.
— Это, без сомнения, самые удивительные сведения, которые кто-либо и когда-либо вылавливал в море, — спокойно сказал Снеедорф.
Он предложил нам познакомиться с содержанием записки. Содержала она опять два столбца мелкого письма на русском и французском языках:
При этом никакой подписи, ни даты, ни слова пояснения.
Фелисьен Боанэ уронил столик, подскочил к библиотеке и бросил на стол объемистый атлас.
Директор нашел нашу записку и в нескольких словах объяснил дело нашему гостю. У нас была и широта, и долгота. Оставалось только найти на карте пункт, где пересекаются обе линии.
— Но это ужасно, это ужасно! — кричал Фелисьен, когда это было сделано. — Отвратительная мистификация. Видел ли кто-нибудь коробку, брошенную в море среди покрытой льдом равнины? Гнусная мистификация!
Что все мы были взволнованы, в этом надо сознаться. Все, кроме Снеедорфа. А Нильс Киркегор около него улыбался своей постоянной беззвучной улыбкой.
— В Упернивике, — сказал старик, — узнаем больше. А потом, — продолжал он с постепенно усиливающимся ударением, — если окажется, что это не дело скверного остроумца, потом мы увидим...
Какое-то намерение созрело в эту минуту в его голове.
III.
«Gorm den Gamle» — великолепное судно, прочно построенное, с применением всего опыта последних полярных путешествий. Шкуна невелика, так как многочисленные экспедиции уже давно доказали, что судно малого размера неоценимо в северных морях.
«Gorm den Gamle» построен по шотландской модели: ширина и длина в отношении 1 : 5,26. На постройку шли лишь белый дуб, орегонская и желтая сосна. Стальные плиты должны были защищать бока при ударах льдин. Паровая машина — Компаунд в тысячу лошадиных сил — вращала массивный тяжелый вал с винтом в 11 футов в диаметре на конце его. Грузоспособность судна — 1.500 тонн.
Судовая команда превосходна. Выбор ее служит к чести Нильса Киркегора: веселый, отважный народ, уже много раз побывавший в тяжелых полярных экспедициях. А тут идет ведь дело только о том, чтобы проникнуть самое дальнее до эскимосской станции Tessiusack. Само собою понятно, что раньше мы сделаем остановку в Упернивике. Там мы разлучимся с нашим ласковым хозяином.
А теперь мы плывем на всех парах к северу, и храбрый «Gorm den Gamle» час за часом сокращает расстояние в пространстве и времени от разрешения загадки. Собственно, путешествие немного рановато для весны, и путь более труден, но для успеха экспедиции прямо-таки необходимо достигнуть цели в апреле или первой половине мая, так как позже, в полный разгар полярного лета, путешествие по материковому льду встретило бы, пожалуй, непреодолимые препятствия.
Снеедорф, узнав о нашем намерении навестить Упернивик, пригласил нас воспользоваться его судном. Искушение было велико, и мы его не одолели. Мы трогательно простились со старыми друзьями и оставили Годгааб. Судно наше устроено с величайшими удобствами. Нельзя, на самом деле, даже желать более приятного путешествия. Такой исключительный комфорт, и такое милое общество! На судне находится еще морской инженер — Петер Гальберг, уроженец Рённе на Борнгольме, молодой человек с энергичным, смуглым, гладко-выбритым лицом.
Он участвует в экспедиции в центральные области Гренландии. Я часто разговариваю с ним на палубе. По временам он впадает в мечтательность и доверил мне, что в одном старом доме в Гаммерсгузе оставил он белокурую, с серыми глазами, мечтательную и преданную девушку, которая, по его возвращении, станет его женой. В Рённе оставлена им старушка мать. И теперь обе эти женщины мысленно провожают молодого человека горячими воспоминаниями и добрыми пожеланиями. В своей каюте он показал мне две карточки в простых рамках, карточки, на которые он глядел с глубокой нежностью. Это славный человек.
Итак, мы образуем пятичленный кружок и не можем пожаловаться на скуку. Коротко говоря, только один человек на «Gorm den Gamle» возбуждает во мне инстинктивное отвращение. Это слуга Снеедорфа. Зовут его Сив. Человек с кудрявыми волосами и бородой, с темной кожей и с дикими глазами. Ходит он тихо и эластично, как кошка, с головой постоянно втянутой в плечи, словно все время он кого-то подстерегает. И когда он коварно усмехается, то показывает ряд острых и белых зубов.
Сив принадлежит к тому загадочному племени, которое кочует по ютландским вересковым степям. По всем вероятиям, то цыгане, смешавшиеся с местными бродягами. Датчане зовут их Nadmaendstock — «ночные люди».
