Юрий Брайдер - Гражданин Преисподней. Дисбат
Нужно было приготовиться к самому худшему, но неизвестное существо так и проследовало мимо, врезавшись в стену за пять шагов до Кузьмы. Вслед за огромной тушей по мху волочилось что-то длинное – не то хвост, не то вывалившиеся наружу кишки (в пользу последнего предположения свидетельствовал отвратительнейший запах, шибанувший Кузьме в нос).
На заключительном этапе его пути мох-костолом встречался все реже – упрямые светляки воевали с ним всеми известными способами, правда, без особого успеха. Здесь можно было наскочить на засаду, поэтому Кузьма удвоил внимание и того же самого потребовал от стаи.
И действительно, Князь вскоре учуял человека. Однако почти сразу выяснилось, что это одиночка, а значит, бояться его не следует. Разведчики светляков всегда ходили толпой, а темнушники или метростроевцы сюда вряд ли сумели бы добраться.
Скорее всего это был изгой, так или иначе обреченный на смерть (науку выживания в одиночку надо было изучать с детства), а то и вольный скиталец вроде Кузьмы. Но скитальцы, они же выползки, в последнее время между собой не враждовали – делить было нечего, да и слишком мало их осталось на свете.
Сначала Кузьма хотел затаиться и пропустить незнакомца мимо, но тот каким-то необъяснимым образом учуял его в темноте, что обыкновенному человеку было едва ли по силам.
– Спаси меня, касатик, ибо изгнан я родными братьями из обители Света и скитаюсь во мраке, аки тварь кромешная! – с характерной для светляков кликушеской интонацией заголосил он.
– Как же я тебя, сердечный, спасу? – ответил Кузьма, на всякий случай отходя подальше. – Я не чудотворец. Тьму в свет превращать не умею. И камень в хлеб – тоже. Сам с протянутой рукой скитаюсь.
– Убей меня, касатик! – взмолился изгнанник. – Никто не внемлет моим мольбам, даже смерть. Хотел уморить себя голодом, да от слабости духа опять согрешил. Не выдержал, откушал дьявольской плоти! – Было слышно, как он клочьями рвет мох, а потом топчет его.
– Сам греха страшишься, а меня на грех толкаешь, – молвил Кузьма. – Что мне за радость о тебя руки марать?
– Тебе что один грех, что сотня – все едино! – возразил изгнанник. – Ты в грехе зачат и в грехе издохнешь. Я ведь тебя по голосу узнал. Бывал ты у нас. И неоднократно. Имя у тебя пристойное – Кузьма. А вот прозвище глумливое – Индикоплав.
– Твои же братья мне его и дали, – ответил Кузьма, своего прозвища действительно стеснявшийся. – Лучше скажи, за что тебя изгнали?
– В ереси обвинен. У нас нынче каждый второй – еретик.
– Изгнали-то, поди, тебя одного, а не каждого второго.
– На то есть причины. Я не только еретиком признан, а еще и ересиархом. Чуть ли не подручным самого сатаны! А все за то, что…
– Нет-нет! – перебил его Кузьма. – Не рассказывай. Не хочу я в ваши дрязги влезать. У меня собственных проблем по горло.
– Коли ты в обитель Света направляешься, так в наши дрязги непременно влезешь. Пусть и помимо воли. Гонения там сейчас беспримерные.
– Гонения… – буркнул Кузьма. – Жирный пирог разделить не можете, от того и гонения. Баб-то своих, надеюсь, вы пока не изгоняете?
– Кто же бабу изгонит, – вздохнул еретик. – Непростительно сие… А кто тебя интересует? Не Меланья Тихоня, часом?
– Хотя бы и она, – замялся Кузьма, смущенный такой осведомленностью собеседника.
– Помню, ложился ты с ней… Только не понесла она в тот раз. Опосля от Валерьяна Забияки тройню зачала. По этой причине и померла. Не разродилась… Ты сестру ее попроси, Фотинью. Ничем не хуже. И тебя должна помнить.
– За совет спасибо. Только в этих делах я уж как-нибудь сам разберусь. Давай прощаться. Иди своей дорогой, а я своей пойду.
– Хоть водицей напои! – опять взмолился изгнанник. – Жаждой изнурен, аки грешник в аду.
– Это можно. – Кузьма отстегнул от пояса флягу. – Только не балуй, пей из моих рук.
– Не доверяешь, касатик? Святым людям не доверяешь? Что за времена настали, прости Господи!
– Знаю я вас! Вы только на словах святые. А на деле еще хуже темнушников бываете. Так и норовите что-нибудь стянуть. И греха не боитесь.
– Грех у своего украсть. У брата. – Изгнанник жадно припал к фляге, а когда Кузьма почти силой вернул ее обратно, добавил: – А таких, как ты, мы и за людей-то не считаем. Язычника обмануть – не грех, а Божий промысел.
– За доброе слово еще раз спасибо. Да только я не из обидчивых. Принимай мой подарочек. – Кузьма вложил в руку изгнанника кресало. – Если совсем невмоготу станет, отойди туда, где мох погуще… А остальное сам знаешь, не вчера родился.
Совершив этот благой поступок, Кузьма поспешно ретировался. Кто знает, что может прийти на ум чокнутому светляку? Они же, как летучие мыши, вне стаи жить не могут. А значит, и умирать предпочитают в компании. Пусть даже в компании язычника.
Однако изгнанник губить себя не торопился. Видимо, еще надеялся на что-то. В знак благодарности он даже подал уходящему Кузьме совет:
– Ты осторожнее будь. На засаду можешь напороться. Если спросят пароль, отвечай стихом из сто восемнадцатого псалма. Помнишь его?
– Я не то что сто восемнадцатый, я даже самый первый не помню, – без тени сожаления признался Кузьма.
– «Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем…» – козлиным голоском пропел изгнанник.
– Ну прямо как обо мне сказано! – восхитился Кузьма. – Постараюсь запомнить.
Само собой, что Кузьма на такие советы плевать хотел. Разве можно доверять человеку, от которого отреклись его же братья по вере? Правда, и братьям этим доверять не стоит. О братстве они в основном только треплются, а живут, как и все, – звериной стаей.
Про пароль он сразу постарался забыть. Такой озлобленный на весь мир тип не пароль подскажет, а какую-нибудь дразнилку, за которую ретивые светляки в лучшем случае пересчитают Кузьме зубы, а в худшем – и голову с плеч снимут. Ведь заповедь «не убий» у них тоже только на своих распространяется. Уж лучше прибегнуть к испытанной тактике: демонстративно топать ногами, усиленно пыхтеть и задевать за все, за что только можно задеть в туннеле.
Летучие мыши, уже раскусившие замысел Кузьмы, всполошились. Он отдал им остатки водяры и, как мог, объяснил Князю, что должен отлучиться на время. Ничего, пусть погуляют себе на воле. Никуда не денутся. Тяга к спиртному, связывающая стаю с человеком, покрепче железных цепей.
Кузьма уже давно шагал по голому гулкому камню и даже видел впереди какие-то смутные отблески, а светляки все еще не давали о себе знать. Неужели и здесь какая-нибудь химера передушила всех часовых? Но это уже будет слишком…
