Джулия Джонс - Измена (Книга Слов - 2)
Хальки ненавидели жителей Четырех Королевств той глубокой ненавистью, которую дает только близость. Они веками жили бок о бок - а соседей, как известно, недолюбливают больше всех остальных. К тому же последние пять лет шла война - война за ту же реку, за которую и прежде дрались несчетное число раз. Между столь жестоко оспариваемыми берегами реки Нестор текло уже, должно быть, больше крови, чем воды. В настоящее время перевес был на стороне Королевств, что давало халькам причину ненавидеть их еще пуще.
- Может, он еще ничего и не понял. Ты ведь сказала всего несколько слов, - сказал Джек, подходя к Мелли.
Она, с сомнением покачав головой, подала ему руку. Они стояли рядом, прислушиваясь к реву бури. Здесь они как в западне: уйти сейчас - значит обречь себя на верную гибель; остается сидеть тут в надежде, что никто не придет. Пока бушует буря, они в безопасности - только полные дураки да влюбленные отваживаются высунуть нос на улицу в такую погоду.
Рука Мелли покоилась в руке Джека. Он держал ее легко, не сжимая, и Мелли отчасти недоставало его крепкого пожатия. Ей вдруг вспомнился, непонятно отчего, королевский советник, лорд Баралис, и, когда ей стала ясна связь между прошлым и настоящим, она отняла свою руку. Все дело в прикосновении - в том прикосновении, которое несколько недель назад вызвало в ней и восторг, и отвращение. Ей вспомнилась рука Баралиса, бегущая вдоль ее спины. Любопытные штуки выкидывает порой память, соединяя, казалось бы, несоединимое: двух мужчин, сильных не только крепостью своих мышц.
Не обидела ли она Джека, так внезапно отдернув руку? Кто знает. Его нелегко разгадать. Мелли понятия не имела, что Джек о ней думает. Одно она знала наверняка: он всегда готов встать грудью на ее защиту. Сила, с которой он недавно оттолкнул ее, спасая от опасности, лишний раз подтверждала это.
Но что он думает о ней - придворной даме, дочери лорда Мейбора, благородной девице, стоящей рядом с ним, подмастерьем пекаря?
Джека часто мучило что-то во сне. С закрытыми глазами и блестящим от пота лицом он ворочался на своей подстилке, выкрикивая непонятные Мелли слова. Ночь, которую они провели две недели назад под покровом хвойного леса, была самой тяжелой из всех.
Мелли тогда проснулась сама не зная отчего. В ту ночь, что бывало редко, утих ветер и смягчился мороз. Мелли взглянула на Джека и сразу поняла, что его мучит кошмар. Щеки его ввалились, а жилы на шее напряглись. "Нет! - бормотал он, срывая с себя плащ и одеяло. - Нет!"
Мелли села, решив подойти и разбудить его. Но не успела она встать, по лесу прокатился душераздирающий вопль: "Не надо!"
Этот крик точно изменил самую сущность ночи и Вселенной. Все стало живее, ближе - и страшнее. От мучительной мольбы, заключенной в этом вопле, кровь застыла у Мелли в жилах - а Джек затих и погрузился в более спокойный сон. Ей же так и не удалось больше уснуть. Луна, точно повинуясь крику Джека, померкла, и настала тьма. Мелли лежала без сна среди неестественной ночной тишины, боясь, что, если она уснет, мир наутро станет другим.
Мелли содрогнулась при этом воспоминании и плотнее запахнулась в плащ. Джек сидел в своем углу, обдирая мокрую кору с поленьев. Курятник слишком мал, чтобы разводить огонь, и дыму некуда будет выйти, потому что ставни закрыты, - но Джек не любил сидеть сложа руки.
Мелли в десятый раз за день вытащила затычку из ставни - будто бы для того, чтобы посмотреть, что делается на дворе. Но буря надвигалась с востока, Мелли же смотрела на запад, стараясь различить что-то в слепящей белизне, где исчез второй хальк.
Тавалиск поднял прикрывавшую сыр салфетку и втянул в себя аромат. Превосходно. Профаны всегда первым делом осматривают сыр, ища голубые жилки, которые должны быть четкими и в то же время тонкими. Но Тавалиску было достаточно одного запаха. От голубого сыра не должно пахнуть приторно, как от молочницы, - нет, это король сыров, и пахнуть он должен как король. Предпочтительно покойный. Не все, к сожалению, способны оценить этот аромат начинающегося распада, идущий от грибницы, пронизавшей тело сыра.
Да, запах - это все. Резкий, дразнящий, беззастенчивый. Он должен врываться в ноздри, как кнут ложится на спину: сначала ему противятся, но потом, обвыкнув, начинают находить в нем своего рода удовольствие.
Тавалиск, священнодействуя, как хирург, отделил серебряным ножичком солидный ломоть сыра. Когда нож взрезал корку, запах стал еще пронзительнее - от него мутилось в голове. В такие минуты архиепископ был как никогда близок к религиозному экстазу.
В дверь постучали.
- Входи, Гамил! - Тавалиск научился распознавать своих секретарей по стуку. Нечего и говорить, что Гамил стучался противнее всех: робко и в то же время нетерпеливо.
- Добрый день, ваше преосвященство, - произнес секретарь - чуть менее смиренно, чем обычно.
- Какие новости на этот раз, Гамил? - спросил Тавалиск, даже не думая отвлекаться от сыра.
- Очень примечательные новости, ваше преосвященство. Без преувеличения.
- Гамил, твое дело - сообщать мне новости. А мое - судить, примечательны они или нет. - Тавалиск положил кусочек крошащегося сыра в рот, смакуя изысканный вкус плесени. - Ну же, Гамил, выкладывай. Не дуйся, как девица, которой нечего надеть на танцы.
- Помните рыцаря, ваше преосвященство?
- Которого? Их так много в древних сказаниях, - забавлялся Тавалиск.
- Вальдисского рыцаря, ваше преосвященство, Таула.
- Ах этого! Так бы сразу и говорил. Разумеется, помню. Пригожий молодец. Только вот кнута не любит, кажется. - Тавалиск отрезал немного сыра кошке.
- И ваше преосвященство помнит также, что мы следили за его путешествием на север?
- Я что, по-твоему, из ума уже выжил? Я ничего не забываю, - оскалил зубы архиепископ, - ничего. Запомни это хорошенько, Гамил.
- Примите мои извинения, ваше преосвященство.
- Принять приму, - смягчился Тавалиск, - но и дерзости твоей тоже не забуду. - Кошка, понюхав протянутый ей сыр, шмыгнула прочь. - Продолжай, Гамил.
- Рыцарь, как вы и подозревали, направлялся к Бевлину.
- Известно ли, к чему привела их встреча? - Тавалиск, присев, тыкал сыр забившейся под кушетку кошке.
- Известно, ваше преосвященство. Один из наших шпионов спешно прибыл в город, чтобы доложить об этом.
- Лично? Неслыханное дело. Почему он не прислал гонца? - Архиепископ ухитрился словить кошку за шею и насильно впихивал сыр ей в рот.
- Он считал эти новости настолько важными, ваше преосвященство, что не решился доверить их третьему лицу.
- А быть может, он надеялся, что его наградят?
- Если ваше преосвященство выслушает меня, - с тенью досады ответил Гамил, - то, возможно, сочтет, что этот человек и впрямь заслужил какую-то награду.
