Евгений Прошкин - Драйвер заката
Кроме Виктора и капитана, в лифте оказались еще двое полицейских. Тот, что встал справа, был ярко-рыжим. Золотая подсветка кабины искрилась в его огненной шевелюре, отражалась в зеркальном потолке и рассыпалась по хромированным стенкам кабины, вызывая какие-то необъяснимые праздничные предчувствия.
Пол ожидаемо ушел из-под ног, но ощущение потери веса непривычно затянулось. Коновалов стоял с отрешенным видом – вероятно, он был занят чем-то своим, не имеющим отношения к службе. Его подручные, отраженные в полированной стенке, казались манекенами с одинаковыми розовыми лицами. Цифры на табло мелькали с такой скоростью, что взгляд не мог их зафиксировать. Виктору подумалось, что раньше он успевал следить за сменой этажей. Впрочем, он не был в этом уверен до конца… Но вот ускорение кабины точно должно было прекратиться – однако по-прежнему не прекращалось.
Неприятная легкость в теле и пронзительный желтый свет натолкнули Сигалова на мысль о том, что его восприятие реальности изменилось. Мысль эта не была неожиданной, наоборот – она давно просилась наружу, стучалась в невидимом коконе еще во время допроса и вот теперь наконец-то проклюнулась, Виктор сумел ее сформулировать.
Это было сомнение… Нет, скорее, это была уверенность в том, что он не принадлежит самому себе. Виктор пошевелил пальцами и отметил, что они его слушаются. Он слегка прикусил губу, напряг ноги, незаметно ущипнул себя за живот – тело повиновалось, чувствительность кожи не снизилась. Все было в порядке, ни один врач не понял бы, что тревожит Виктора. А тревожило его то, что, ущипнув себя и удостоверившись в нормальной реакции, он уже через секунду переставал в это верить. Он не смог бы сказать, было это в действительности, или он только собирался все это сделать – ущипнуть, прикусить и… что еще?.. Он уже не помнил. Разница между поступком и намерением истончилась до прозрачной мембраны, видимой только тому, кто его контролировал, а для Виктора она исчезла. Хотел почесать руку или на самом деле почесался? Он не мог этого знать, как коммуникатор не знает, почему он лежит то в кармане, то в ладони и по чьей воле он звонит.
«Вот так, наверно, и сходят с ума», – отстраненно подумал Виктор.
– Да, конечно, – отрывисто произнес Коновалов. – Закончили. Через полчаса, если без пробок.
Его отражение в хромированной стенке было похоже на песочные часы: тело усохло до бутылочного горлышка, а голова с трубкой возле уха растеклась к потолку.
– Проблем не будет, материалов достаточно, – уверенно продолжал капитан. – Нет, это уже завтра, сегодня не успеть.
Коновалов закончил разговор и спрятал коммуникатор во внутренний карман плаща. Виктор удивился, зачем так далеко убирать трубку, если каждые пять минут приходится ее заново доставать. Впрочем, эта мысль была такой же необязательной, как и предыдущие. Словно кто-то специально отвлекал его от чего-то более важного. Оно, важное, постоянно ускользало от Сигалова, из-за ощущения собственного отсутствия он никак не мог сосредоточиться.
Кабина с непрерывно мелькающими цифрами на табло казалась несуществующей, и в то же время она была единственной точкой опоры, за которую Виктор мог бы поручиться. Чтобы вывести себя из этого мучительного состояния, он опять пошевелился: всем телом, стараясь внушить себе, что чувствует кожей одежду, что все вокруг реально – и лифт, и он сам, стоящий в лифте, и спутники Коновалова, чьи лица застыли в полированной панели двумя розовыми пятнами. Это напоминало отчаянную попытку проснуться, когда догадываешься, что видишь паршивый сон, но открыть глаза не хватает сил.
Дрейфующее сознание Виктора вцепилось в последнюю надежду: всё это могло оказаться сном – не только летящий в бесконечном пространстве лифт, а вообще всё, начиная с того момента, когда Лёха рухнул на пол и по паркету растеклась кровь.
Едва Сигалов об этом подумал, как тело вновь приобрело привычный вес. На табло вспыхнула двойка, а за ней, после невыносимой паузы, единица. Кабина толкнула в пятки, и двери раскрылись – впереди была просторная площадка первого этажа. Ожидавший лифта невзрачный мужчина с тонкими усиками и винтажным портфелем заинтересованно оглядел Виктора и остановился на его запястьях. Сигалов собрался иронически развести руками, но браслеты не позволили.
Это не было сном.
– Отойдите с прохода! – велел Коновалов, и мужичок проворно посторонился.
Один из полицейских вышел вперед, второй толкнул Виктора в спину.
– Не может быть… – обронил тот. – Как нелепо…
– Знаешь, сколько раз я это слышал? – проговорил капитан. – Никто никогда не виноват, у всех всё случайно.
– Я не по труп.
– Да?.. А про что же тогда?
– Вот про это про всё… – Виктор обвел взглядом кабину, имея в виду не только лифт, а нечто большее, но следователь его, естественно, не понял.
– Шок, – констатировал капитан. – Скоро отпустит. Выходи быстрей, не трать мое время.
Виктор даже не пытался рассказать, что он пережил за те несколько секунд, пока лифт несся в шахте с двадцать шестого этажа. Во-первых, полицейских это вряд ли волновало, но была и вторая причина, более весомая. Никто, кроме морфоскриптера, не понял бы, о чем он толкует. Состояние, близкое к трансу, которое Сигалов только что испытал, было, в общем-то, обыденным для любого, кто занимался сочинительством. Одной ногой в реальности, другой в создаваемом мире – так и возникали скрипты: в полубреду, на границе между сном и явью. Но это никогда не наступало само, бесконтрольно, иначе все морфоскриптеры заканчивали бы в психушке. Хотя Виктор считал, что некоторым его знакомым давно уже пора. Но, разумеется, не ему. У него-то всё было в порядке.
– Шагай резче! – раздражаясь, бросил Коновалов. – Не вынуждай применять силу.
Виктор тяжело сглотнул, вышел из лифта и в сопровождении полицейских направился к дверям.
Начало мая в Москве выдалось сухим и необычайно теплым. Люди на улице то и дело поглядывали вверх, словно ожидая, что небо прекратит их разыгрывать и явит грозовые тучи. Туч, однако, не было.
Сигалова довели до полицейского автомобиля и, пригнув ему голову, усадили назад. Он расположился посередине, но увидел, что Коновалов забирается следом, и неуклюже сдвинулся влево, ударившись коленями о близкую решетку. Место оказалось страшно неудобным, но таким уж оно было задумано – место для арестованного. Левая дверь была отделана твердым, как старая пластмасса, кожзаменителем без ручки, без подлокотника и без кнопки стеклоподъемника. Все права пассажира в этой машине сводились к праву ждать и помалкивать.
Коновалов грузно уселся рядом, завозился с плащом, проверил коммуникатор и недоуменно посмотрел водителю в затылок:
